Белый ворон Одина - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Лоу cтр.№ 70

Перед нами простиралась заснеженная степь, напоминавшая бескрайнее море с замерзшими волнами. Над степью нависало низкое серое небо, а по нему быстро скользили причудливой формы облака. В том мрачном настроении, в котором я пребывал, они напомнили мне обломки кораблекрушения.

— Только ветер может спасти нас, — удрученно пробормотал Гирт.

Ну, конечно, лишь ветра нам и не хватало! Со всех сторон послышались протестующие возгласы. Было так холодно, что вырывавшееся изо рта дыхание сразу же замерзало и превращалось в сосульки на бородах.

Гирт попытался объяснить свою мысль, с трудом выговаривая слова между вздохами:

— У снега есть желание. Он хочет укрыть всю землю белым пуховым покрывалом — таким белым, что сравниться с ним могут лишь чистейшие льняные простыни. А ветер с ним не соглашается. Это скучно, говорит ветер. Вот сейчас мы подуем и все сделаем по-своему. Здесь снегу будет побольше, а там поменьше. Что это снег разлегся на ближайшей крыше? Сейчас мы его перегоним во-он на то дерево… Так говорит ветер. Снег ненавидит его за эти каверзы, но поделать ничего не может. Он не способен запретить ветру дуть. Потому в безветренный день иногда можно расслышать, как горестно вздыхает снег. Он знает, что старается понапрасну. Сейчас заявится проказник-ветер — и все его труды пойдут прахом.

Наверное, мы бы посмеялись над простодушными рассуждениями Гирта, если б не было так холодно. Пальцы на руках и ногах покраснели и болели. Мы обматывали их слоями вадмаля, между которыми прокладывали охапки сухой травы. Это худо-бедно спасало от обморожения, но делало ступни такими толстыми и неуклюжими, что те едва влезали в стремена.

Один день незаметно перетекал в другой, и, казалось, путешествию нашему не будет ни конца ни края. Мы двигались по степи, подобно цепочке бесплотных теней. Лошади продолжали дохнуть, и теперь уже многие вынуждены были брести пешком. Кое-кто из людей Сигурда предпочел избавиться от доспехов. И то сказать, идти в долгополых металлических кольчугах не слишком-то удобно. Это стало поводом для шуточек и насмешек со стороны моих побратимов — им-то самим к пешему ходу было не привыкать. Но вмешался воевода. Он попросту прикончил одного из таких дружинников и тем самым положил конец и шуточкам, и разбрасыванию казенных доспехов.

Теперь мы шли молча и прислушивались к тихим вздохам снега.

В последующие несколько дней мы потеряли еще шестнадцать человек. Трупы, как правило, обнаруживались поутру — замерзшие, чересчур окоченевшие, чтоб хотя бы сложить им руки на груди. Большей частью они были из числа дружинников, но среди них оказались и двое наших побратимов. Клепп Спаки, дуя на застывшие пальцы, вырезал на небольших костяных пластинках имена погибших — Халли и Трост Сильфра. Оба просто легли и стали терпеливо ждать, когда милосердная смерть избавит их от холода, голода и прочих лишений тяжелого похода. И смерть не заставила себя долго звать: она явилась и заключила бедняг в свои объятия — мягкие, точно крылья белого ворона.

Ближайшие друзья Троста — Финнлейт, Оспак и Торвир — постояли возле неглубокой могилы, бросили в нее несколько серебряных монет, после чего Финнлейт подошел ко мне. Его широкое лицо, обрамленное спутанной бородой, в которой поблескивали сосульки, покраснело от холода. Глаза казались двумя голубыми льдинками.

— Мы тут втроем прикинули, — сказал Финнлейт, — и решили, что Трост, скорее всего, знал о предательстве Торкеля.

Ого, вот это заявление! За такое могли и убить. Обычно подобные обвинения выдвигались лишь на альтинге, где, согласно правилам, смертоубийства запрещены.

Однако Финнлейт, судя по всему, хорошо подумал, прежде чем произнести эти слова.

— Неудивительно, что Один отвернулся от Троста, — говорил он ровным голосом, глядя в одну точку. — Мы хотим, чтоб ты знал, ярл Орм: если кто-то еще из бывших товарищей Торкеля умрет, случится это по воле иного бога… Проклятие Одина здесь ни при чем.

Финнлейт кивнул на прощание и, тяжело ступая, побрел прочь. Я понял, что хотел сказать ирландец: как бы ни сложились дела в будущем, на эту троицу я безусловно могу рассчитывать.

Немаловажно в такие дни, как нынешние… Хорошо знать, что у тебя есть хотя бы трое друзей, на которых можно положиться. В этой ледяной пустыне все потеряло свою силу — и кость, и кровь, и железо. Даже гнев Одина уже не так пугает, когда тебя изо дня в день испытывают жутким холодом и неопределенностью. Поневоле закрадывается мысль, а не лучше ли поступить как Трост — попросту лечь и ждать, когда измученное сердце остановится? И тихо радоваться, что обманул злодейку-судьбу. Я догадывался, что некоторые из моих побратимов всерьез обдумывают такую возможность.

Кроме всего прочего, имелся ведь еще и мой меч с путеводными рунами. В последнее время я взял себе за правило носить его за спиной — как лучники носят луки — и время от времени внимательно разглядывать рукоять. Люди, очевидно, думали, будто я изучаю руны. Однако правда заключалась в том, что я лишь создавал видимость.

Да-да, горькая (и опасная для нас всех) правда заключалась в том, что на эту пору мои руны были абсолютно бесполезны. Сейчас мы двигались с севера на юг — совершенно новым для меня путем — в направлении Саркела. Достигнув же этого южного города, мы снова повернем на север и попытаемся отыскать гробницу Атли. Возможно, тогда (и только тогда) вырезанные руны окажутся подспорьем в наших поисках. Вот так обстояли дела, но рассказывать об этом страдающим и умирающим людям я не считал возможным.

Кстати, о мертвых. Никто особо не сомневался, что стоит нам покинуть место стоянки, как объявятся степные волки. Конечно же, они разроют неглубокие могилы и обглодают трупы. Посему мы положили вырезанные Клеппом таблички под язык своим мертвым в надежде, что сумеем опознать их на обратном пути и предать подобающему погребению. Правда, среди побратимов нашлись и такие, кто полагал, будто мы напрасно тратим время и силы Клеппа ибо маловероятно, что кто-либо из нас доживет до лета в этом проклятом походе. Не говоря уж о том, чтобы возвращаться обратно с добычей и заботиться о погибших товарищах.

В состязании между снегом и ветром победа досталась последнему, и земля вокруг нас сильно изменилась. Теперь вместо сияющей белизны нас окружали бесконечные мили промерзлой серо-коричневой земли с отдельными сугробами. Там и сям стояли группы черных деревьев, чьи голые ветви костлявыми пальцами тянулись в льдистое небо. Ветер дул, не переставая, и тарахтел обледенелыми метелками засохшего ковыля. Звук получался омерзительным — будто невидимые мертвецы злобно клацали зубами.

— Кажется, будто весь мир превратился в ледяную пустыню, — пожаловался Иона Асанес, придвигаясь поближе к огню.

Вечерами мы все были озабочены тем, как бы отвоевать себе местечко у костра или, на худой конец, прильнуть к кому-нибудь из спутников. Тут уж было не до дружеских предпочтений — лишь бы отыскать живую душу, готовую поделиться с тобой крупицей тепла. Топливом нам служил в основном лошадиный навоз. Стоило кому-нибудь из животных опорожнить кишечник, как люди тут же подбирали конские яблоки и засовывали себе под одежду. Польза была двойной: во-первых, свежий навоз некоторое время согревал такого счастливчика, а во-вторых, и сам не замерзал, сохраняя горючие свойства. Так продолжалось, пока запасы корма не начали иссякать. Теперь лошади ели меньше, а соответственно, и меньше гадили. Ну, то есть те, которые не успели околеть…