Джаз - читать онлайн книгу. Автор: Илья Бояшов cтр.№ 21

Не вникая далее в аргументы парижанина (а на каком, собственно, основании сообщество признает своим того или иного кандидата?) и в последующую профессиональную дискуссию, к героям дня 9 октября 1967 года причислю и Жака Лакана.

Разумеется, ранее я и не подозревал о существовании человека, которого одни почитают за гору, равновеликую Зигмунду, другие представляют забавным и сознательным шарлатаном, отзываясь о его творчестве как о бессвязной системе псевдонаучной тарабарщины. Впрочем, в незнании мною очередного титана нет ничего удивительного. Еще один мой хороший знакомый, в отличие от доцента-приятеля увлекающийся личностями именно гороподобными, решил как-то подсчитать общее количество гениев. Помню, на его столе набралось порядка десяти опухших от информации сорокавосьмилистовых тетрадей. Экспериментатор посетовал: за неимением времени была сделана всего лишь пробежка по «Британнике» и Брокгаузу с крупноячеистым сачком, в который попались даже не рыбины, а полновесные кашалоты. Таким образом, предмет исследования ограничился личностями мирового масштаба – за кадром остались гении «региональные» и «местные». Как прикинул мой счетовод, если сложить и их, получится что-то около миллиона «ботаников» (позднее я вспомнил о подобной классификации, бесцельно болтаясь в ожидании парома по центру Стокгольма и чуть ли не во всех дворах и парках натыкаясь на памятники и доски местным авторитетам, о существовании которых узнал благодаря полному отсутствию в карманах шведских крон, а следовательно, и возможности заполнить часы досуга иными занятиями). Замечу в свое оправдание: лишь к пятидесяти годам (и то случайно) столкнулся я в букинистической лавке на Литейном с таким матерым человечищем, как Кавабата (его книжка просто попалась под руку), и познакомился с ним. Что же тут говорить о корифеях самой загадочной секты, которая прячется за глухими стенами «флигельков», лечебниц и психиатрических клиник.

Итак, неистовый Жак Лакан. Википедия молвила: родился в 1901 году в Париже (семья была буржуазной: папаша – торговец уксусом. – И. Б.). Начинал как практикующий врач-психиатр. В 1932 году защитил диссертацию о параноидальных расстройствах, но ему не нравились методы психиатрии того времени, опиравшиеся на традиционные наработки. Это привело его к фрейдовскому психоанализу…

Судя по посыпавшимся со всех сторон из всевозможных источников подробностям (стоило только дернуть за веревочку), задиристый Жак был человеком сверхнеординарным. Эффектна долгая, извилистая жизнь психиатра: споры, скандалы, дискуссии, излечение киноидола Раджа Капура от подсознательных страхов, увлечение чокнутым каталонцем Сальвадором Дали, восторженное почитание Пикассо, не менее восторженное – Анри Бретона и обоготворение правдолюбца Спинозы. Как всякий без меры одаренный талантами человек, Лакан вникал во все области – от медицины до живописи. Его считали самобытным философом. Эффектны лакановские афоризмы (желающих ознакомиться с глубокомыслием психиатра смело отправляю в Интернетную пучину: там все есть). Люди, сведущие во фрейдизме, восхищаются следующими замечаниями: «Бессознательное – это та глава моей истории, которая содержит белое пятно или ложь». Или: «Бессознательному, чтобы обнаружить себя, требуется время». Более понятны для простых смертных рассуждения типа: «Веками оставались неразрешимыми вопросы, ясные сегодня десятилетнему ребенку», «Мир слов порождает мир вещей», «Ненависть, как и любовь, является безграничным поприщем», «Маленькие винтики всегда подходят к маленьким отверстиям, но случаются аномальные ситуации, когда маленькие винтики перестают соответствовать маленьким отверстиям», «Психоанализ подобен искусству хорошего мясника, с умением разделывающего тушу животного, разделяя суставы с наименьшим сопротивлением» и проч., и проч. Уподобляясь Наполеону, Лакан рассыпал подобные максимы с непринужденной легкостью. Эффектны его сеансы, во время которых маэстро без устали экспериментировал с пациентами (за подобные опыты старину Жака в конце концов исключили из Международной психоаналитической ассоциации). Эффектны последние слова умирающего (вполне сопоставимые с «Франция… армия… авангард»): «Я настаиваю на своем… я ухожу».

Лакан наплодил когорту завистников – верный признак успеха! Честолюбцы-коллеги, всю жизнь свою положившие на строительство лестницы в собственное бессмертие, исписавшие тонны бумаги, но, увы, никем не замеченные, брюзжали: «Лакан – счастливчик! Такие, как он, обронят всего лишь парочку фраз либо выступят в нужное время в нужном месте со своим манифестом – и оказываются “в дамках”». Что же, недруги правы: Жак, вне всякого сомнения, был любимчиком Бога. Вокруг его речи 9 октября 1967 года до сих пор бурунами вскипают споры. К началу XXI века его удосужились перевести и на русский. В нашем Отечестве лакановские почитатели с восторгом приветствуют кредо мастера, которое, подобно любому великому лозунгу («Вся власть Советам!», «Долой империалистическую войну!», «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим!»), выражено исключительно кратко: «Воображаемое – символическое – реальное» (знающие поймут, о чем речь). Есть и те, кого при одном упоминании о кудеснике принимается терзать благородная ярость. Лакана штудируют, цитируют, передергивают и перевирают. С ним по-прежнему спорят, по-прежнему пытаются разгадать тайну его вдохновения, заставлявшего стекаться на его лекции целые сонмы студентов. Впрочем, в энергии г-на Лакана, вполне годной для того, чтобы в течение многих лет питать электричеством такое прожорливое чудовище, как Париж, нет никакой тайны: во все времена рождались пассионарии, которых еще в материнской утробе солнце (этот заботливо созданный Богом термоядерный реактор) награждало невиданной жизненной силой. Великая тайна лишь в том, отчего отпрыски торговцев уксусом и банкиров, вместо того чтобы законно наследовать теплые родительские кресла, режут под корень уготованную им судьбу, сродняясь с мольбертами, пишущими машинками, концертными роялями, лабораториями в Гарварде или обсерваториями в Перу.

В тот же день на другом берегу Атлантического океана, в Америке, смерть любезно закрыла глаза семидесятилетнему Гордону Олпорту, еще одному представителю загадочной секты психиатров, исследователю, педагогу, настоящему Балде в тихом омуте психиатрической практики. Лишь она сумела вынуть сигарету из уголка его весьма ироничного рта (ни врачи, ни родные так и не смогли уговорить Гордона бросить гибельную привычку). Усопший был не только отпетым курильщиком, но и ярым критиком Зигмунда Фрейда, сверхчеловека, при упоминании одного имени которого целая армия психологов, психоаналитиков и прочих любителей разбирать по винтикам человеческую душу до сих пор падает ниц и в благоговении заламывает руки. Башковитый американец, сын врача-неудачника, неустанно призывал к элементарной рассудительности тех, кто истово молился (и молится) на знаменитого австрийца. Он подверг сомнению дело всей Фрейдовой жизни: постулат об огромном влиянии бессознательного на психику. Олпорт, как мог, противился столь любимым Фрейдом иррациональным импульсам, при помощи целого короба аргументов доказывая обратное: главную роль в поведении homo sapiens играет именно рациональность. Таким образом, там, где Фрейд твердил «стрижено», Олпорт неизменно ответствовал – «брито». Воззрения двух антиподов – пример того, что наука есть лес дремучий с множеством не пересекающихся друг с другом тропинок. Судьба столкнула их лишь единожды, но и той короткой, словно огрызок карандаша, встречи хватило, чтобы Гордон (будущая знаменитость, доктор психологии, исследователь в Кембридже, гарвардский преподаватель, президент Американской психологической ассоциации), вспоминая о ней, сердился. Что неудивительно! Помешавшийся на «эдиповом комплексе» Фрейд даже не удосужился скрыть свой исследовательский интерес, моментально превратив их беседу в общение лекаря с пациентом (разумеется, лекарем был старый Зигмунд). Поведение мэтра обидело Гордона: он был сражен желанием Фрейда с готовностью медиума-шарлатана постоянно вытаскивать из прошлого тень старика Эдипа. Олпорт протестовал. Он отстаивал собственный взгляд, упрямо сводя влияние «комплекса» к минимуму и, кроме всего прочего, призывая изучать не обитателей психиатрических клиник, чьи воспаленные мозги рождают только чудовищ, не доведенных до сумасшествия бесконечными опытами зачуханных лабораторных крыс, а здоровых цветущих особей, с которыми приятно поговорить о видах на урожай и о текущем курсе акций компании «Форд». В течение десятилетий этот неутомимый проповедник, слагающий с гарвардской кафедры гимны именно психически здоровой личности, стремящейся сделать осмысленным свое существование, игнорировал рак собственных легких, слезные просьбы родных оставить курение и рецепты врачей. Табачный дым скручивался над ним в настоящие змеиные кольца. В конце концов, подобно анаконде, этот проклятый дым его и задушил.