Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи - читать онлайн книгу. Автор: Трейси Борман cтр.№ 83

У Марии почти не было времени привыкнуть к присутствию мужа, потому что в июле 1557 года, проведя в Англии всего четыре месяца, он вновь отплыл в Испанию. Раздавленная повторным предательством Мария удалилась в личные покои. Теперь всю еду ей подавали туда. Королева отказывалась появляться на людях. Отчаянно ища утешения, она убедила себя в том, что снова беременна. И снова появились все те же симптомы. Придворные замечали «увеличение сосков и выделение молока», а также растущий живот королевы ^[503]. Мария написала супругу, чтобы сообщить ему радостное известие о том, что в марте родится их ребенок. Несмотря на прежний опыт, она была настолько уверена, что составила завещание, «мысля себя с ребенком в законном браке… [и] предвидя великую опасность, которая по Божьему установлению угрожает всем женщинам в их родовых муках» ^[504]. Супруг отнесся к этому известию скептически, но все же, как и подобает, написал ей, что известия доставили ему «бо́льшую радость», чем он в состоянии выразить, «поскольку это единственное в мире, чего я больше всего желаю и что имеет величайшую важность для дела религии и благополучия нашего королевства».

На этот раз лишь немногие верили в то, что королева действительно беременна. Не делалось никаких приготовлений. Даже сама Мария не спешила официально объявлять новости. Зная о всеобщем скептицизме, королева становилась все более возбужденной. «Она все более огорчается, каждый день сознавая, что никто не верит в возможность появления ее потомства, — писал один из придворных, — и день за днем она видит, как ослабевают ее власть и порожденное ею почтение» ^[505]. Антиквар XVI века Уильям Кэмден выразился более откровенно: «Они [ее подданные] имеют мало надежды на королеву — ей сорок лет, она иссохла и больна» ^[506].

Не обращая ни на кого внимания, королева упорно вынашивала планы рождения. Не желая возвращаться к месту своего прежнего унижения, на сей раз она выбрала дворец Ричмонд. В феврале 1558 года там ее навестила сводная сестра Елизавета. Она приехала пожелать ей благополучного разрешения, но на самом деле ей хотелось убедиться, действительно ли Мария беременна. Хотя она очень скоро поняла, что оснований верить в беременность не больше, чем два года назад, Елизавета все же подарила старшей сестре детскую одежду, сшитую собственноручно. В Ричмонде она провела всего лишь неделю и за это время успела удостовериться в том, что эта беременность, как и первая, является плодом воображения королевы.

Вскоре после отъезда Елизаветы королева удалилась в «заточение». На этот раз радостного предвкушения не было. В Ричмонде в ожидании рождения собралось лишь малое число лордов и дам. Помощники Марии устали сидеть и ждать, когда она объявит, что ребенка не будет. Недели тянулись, и королева становилась все более несчастной и раздражительной. Она теряла вес — уже не столько от горя, но от постоянной мучительной боли. Вполне возможно, что увеличение живота было связано с развитием раковой опухоли — сходной с той, что убила ее мать.

К концу марта 1558 года Мария окончательно поняла, что ребенка не будет. Врачи и помощники вернулись к обычным обязанностям, и о беременности никто не вспоминал. Королева тщетно умоляла супруга вернуться. Он отделывался пустыми оправданиями. В апреле Мария поправилась настолько, что отправилась навестить младшую сестру в Хэтфилд, где ее развлекали пением, медвежьими боями и пирами. Истинной целью сестринского воссоединения было желание показать миру, что в отсутствие собственного ребенка наследницей Марии будет Елизавета.

В августе королева отправилась в Сент-Джеймс, но у нее началась лихорадка. Добравшись до дворца, она удалилась в личные покои. Томас Райотсли записал, что тем летом в Лондоне «возникли странные и новые болезни», в том числе и некая форма инфлюэнцы. Возможно, Мария, будучи в ослабленном состоянии, стала жертвой этой болезни.

Состояние ее ухудшалось, и испанский посол при дворе написал Филиппу письмо с просьбой вернуться в Англию, чтобы быть рядом с супругой. Но Филипп не имел никакого желания возвращаться. Мария так страдала от его отсутствия в прежние месяцы, что засыпала его письмами и подарками — она даже послала ему «паштет из дичи», который он так любил. Филипп не удосужился нанести жене прощальный визит, хотя и знал, что она умирает. Вместо этого он написал письмо в Тайный совет: «Мы желаем послать в Англию человека, чтобы исполнить определенные дела, посетить ее [королеву] и извиниться за наше отсутствие». Такое пренебрежение ускорило угасание Марии. Некоторые даже винили в ее болезни невнимательного супруга. В бреду она твердила дамам, собравшимся у ее постели, что во снах она видит маленьких детей, которые «как ангелы, играют возле нее, приятно поют и несут неземное утешение» ^[507].

28 октября Мария нашла в себе силы, чтобы сделать дополнение к своему завещанию. Она окончательно признала, что не будет «плода от ее тела», и подтвердила, что корона должна перейти к Елизавете. Ей было так мучительно сознавать, что наследницей станет ее сестра-еретичка, что она даже не упомянула ее имени, а просто написала о «следующем наследнике по закону». Вскоре после этого Мария отправила свою доверенную даму Джейн Дормер к Елизавете, чтобы та передала ей ее последнюю волю. Мария просила Елизавету хранить римскую католическую веру, «как королева восстановила ее», быть милостивой к ее приближенным и выплатить ее долги ^[508]. Елизавета не спешила принимать на себя обязательства: она уже знала, что теперь корона принадлежит ей.

Обожаемый супруг Марии постоянно оставался в ее мыслях. В завещании сохранилось трогательное обращение к «дражайшему повелителю». Она умоляла Филиппа «хранить в память о ней одну драгоценность, плоский бриллиант», подаренный ей отцом Филиппа, Карлом V, а также еще один плоский бриллиант и «золотой воротник с девятью бриллиантами, каковой его величество подарил мне на Крещение после нашей свадьбы, а также рубин, ныне расположенный в золотом кольце, которое его величество прислал мне». Мария составила это обращение до появления дополнения, поскольку в нем она заявляла, что ее супруг может распоряжаться этими драгоценностями «по своему удовольствию» и, если пожелает, может передать их «плоду нашего союза» ^[509]. Ко времени составления завещания она должна была знать, что никаких детей у нее быть не может, но она никак не могла отказаться от своего самого заветного желания.