КГБ и власть - читать онлайн книгу. Автор: Филипп Бобков cтр.№ 88

Доклад о суверенитете России сделал Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР В. И. Воротников. Странно звучала сама формулировка доклада — ведь СССР был союзом суверенных государств и о суверенных правах России было ясно сказано в Конституции. О каком еще суверенитете могла идти речь?

Доклад Воротникова произвел двоякое впечатление: с одной стороны, подчеркнутое спокойствие, с другой — заметная растерянность.

Назрела необходимость расширения властных полномочий республик и их меньшей зависимости — прежде всего экономической — от центра, само время поставило эти вопросы на повестку дня. Однако под знаменем их решения нарастали тенденции сепаратизма. Застрельщиками выступили три Прибалтийские республики, поддержанные московскими представителями демократических сил, выступавшими «прорабами перестройки». Очень скоро стало ясно: Латвия, Литва и Эстония выходят из состава СССР.

Депутатам раздали проект декларации съезда о суверенитете России. Не буду воспроизводить здесь его текст, но два положения поразили меня, и не только меня. Провозглашалось верховенство российских законов над общесоюзными. Что это означало? Ни в одной стране мира не было такого. Как могут, например, законы Саксонии, Тюрингии или Баварии верховенствовать над федеральными законами Германии? Нонсенс! Такого нет ни в США, ни в одной стране Европы. Правда, в любом штате Америки существуют свои собственные законы, но они не противоречат Конституции.

Если республика может не подчиняться конституционным законам СССР, иначе говоря, не признавать и не выполнять их, значит, она может не признавать и самого СССР. У меня вызвал тревогу еще одни пункт проекта декларации, на котором особо настаивал только что избранный Председатель Верховного Совета Б. Н. Ельцин, — новый закон вводился в действие с момента его принятия, что практически означало отмену действующей Конституции РСФСР и грубейшее нарушение Конституции СССР.

Я вышел из зала. Надо что-то делать!

В холле встретился генерал-полковник (ныне генерал армии) К. И. Кобец. К нам подошел еще один генерал. Мнения наши совпадали. Все мы хорошо понимали, что нужно срочно предпринять какие-то меры. Сейчас все решают часы, а может, и минуты. Вот-вот проект декларации будет поставлен на голосование. Выступить со своей трактовкой хотя бы этих двух пунктов? Едва ли нас поддержит взбудораженный съезд. Сомнения усилились, когда один из моих собеседников сказал:

— Ведь и в выступлении Старовойтовой четко прослеживалась идея расчленения Союза, и никто ей не возразил.

И снова проклятый вопрос: что делать? Нельзя же молча взирать, как рушится страна!

Я предложил немедленно отправиться к Горбачеву, благо он находился близко, в Кремлевском дворце съездов, на учредительном съезде компартии РСФСР. Мои товарищи согласились, хорошо понимая всю ответственность такого шага.

Шел сильный дождь. И хотя путь наш был короток, от волнения мы даже не замечали, что идем вдоль стен зданий, прямо под потоками воды с крыш.

Во Дворце съездов я разыскал начальника 9-го Управления КГБ, ведавшего охраной Политбюро, Ю. С. Плеханова. Попросил его пригласить из зала В. А. Крючкова, чтобы посоветоваться с ним, перед тем как идти к Горбачеву. Плеханов ушел, и вскоре появились Горбачев с Крючковым. Мы рассказали о своих сомнениях, показали проект декларации. Горбачев прочел его, подумал немного и сказал:

— Ничего страшного не вижу. Мы уже многое обсуждали.

— Но ведь это, по существу, отказ от властных полномочий Союза, — заметили мы, несколько смущенные.

— Да нет. Это Союзу не угрожает. Но если вы не согласны, покиньте съезд. Такая демонстрация может быть только полезной. — Он, как всегда, по доброму улыбнулся и уже совсем серьезно добавил: — Причин реагировать на это союзным властям я не вижу.

Обратно мы шли молча. О чем думали мои спутники, не знаю, но я был потрясен двойственностью позиции нашего лидера. С одной стороны, ничего опасного, а с другой — предлагает нам покинуть съезд. Ясно было одно: верховенство законов России над союзными — это угроза СССР. Неужели судьба нашего Союза предрешена?

В голове теснились тревожные мысли, пока не выплыло главное: Горбачев не может не понимать, что данные пункты декларации — первый шаг к неизбежному развалу великой державы. Неужели он хочет этого? Ведь он президент этого государства… Выходит, не понимает? Нет, не так он наивен, чтобы не понимать. Значит, остается только одно: президент допускает развал страны. В голове подобные вещи никак не укладывались. Не мог я этого принять! Ведь речь идет не о пустяках, а о существовании великой державы, за которую в трех войнах пролито море крови!

Мы вернулись в зал заседаний. Декларация съезда с некоторыми поправками была принята־. Сняли пункт о том, что документ вступает в силу с момента его принятия, но пункт о верховенстве республиканских законов над союзными остался. Он-то и стал началом расчленения СССР. Горбачев все знал. «Мы это уже обсуждали», — сказал он нам. Значит, ничего нового мы e^iy не открыли. Если рассуждать отвлеченно, такая позиция во всем мире расценивается одинаково — как предательство.

Разговор с президентом обескуражил меня. Я ловил себя на том, что меня бесконечно разочаровал Горбачев, которого я уважал и которому верил. Как и многие, я радовался, когда он стал Генеральным секретарем ЦК партии. Он выгодно отличался от предшественников, импонировала его энергия, его открытость, обаяние. Мне была по душе и его близость к Андропову. Но тут меня ждало первое и, как показала жизнь, не последнее разочарование. Больно было видеть, как с каждым месяцем падал авторитет Горбачева.

Свои чувства я позднее изложил в статье «Мистификация», опубликованной в газете «Правда» 22 марта 1991 г. «…Здесь уместен вопрос о конституционности власти (имеется в виду власть Союза — Ф. Б.). Может ли быть в стране власть любого Совета, если он не признает Конституцию СССР, общесоюзных законов? Никто не отрицает суверенитетов, но ведь должны быть законы верховной власти. Без этого не будет державы».

Все так и случилось.

Моя первая попытка рассказать читателю о пути, который прошла наша система госбезопасности и я вместе с нею, подходит к завершению. Знаю, одни скажут: надо было еще рассказать о многом, другие выскажут совсем иную точку зрения на описанные события или усомнятся в чем-то, третьи вообще не согласятся со мной. Но, надеюсь, найдутся и такие, кто поймет автора и его замысел. Писать оказалось не легче, чем жить. Все прожитое проходило не только через память, но через душу и сердце, я не ставил задачу переоценки прошлого, отдельных событий и фактов. Что было, то было. Не меняю я и своих убеждений. Коммунистом стал в годы войны, партийный билет получил в окопе. Однако жизнь идет вперед, меняются и общество, и страна, и жить так, как мы жили прежде, уже нельзя. Давно назрели перемены, которые получили название перестройки.

Слово само по себе неплохое, ведь перестройка — это кардинальное перестроение всех и каждого для новых дел и свершений. Разве думали мы тогда, что под этим революционным словом, не предполагавшим отмену социалистического выбора для страны, за этими призывами вернуться к Ленину таится совсем иной смысл? Могли ли мы думать, что во главе перестройки окажутся лицемеры?