Григорий Потемкин - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Игоревна Елисеева cтр.№ 150

Князь советовал не отталкивать ни ту, ни другую сторону, но не брать на себя никаких обязательств, заявляя о нейтралитете. Одновременно, по его мнению, нужно было заинтересовать «через третьи руки» и Францию, и Англию посреднической ролью при заключении мира с Турцией и, играя на этом интересе, парализовать их враждебные действия против России. К приведенному посланию было приложено перлюстрированное письмо французского министерства иностранных дел принцу К. Г. Нассау-Зигену. Тайная миссия Нассау в Петербурге состояла в том, чтобы содействовать заключению франко-русского союза. Из присланного документа следовало, что Франция желает получить долю при разделе турецких земель, договориться о закрытии для Британии всех русских гаваней и прекращении торговли с англичанами товарами для флота, то есть лесом, парусиной, пенькой и дегтем ^[1231]. Такие условия, по мнению Потемкина, были крайне невыгодны для России. Екатерина полностью согласилась с корреспондентом. В письме 6 ноября она писала: «В случае если пришло решиться на союз с тою или другою державою, то таковой союз должен быть распоряжен с постановлениями, сходными с нашими интересами, а не по дуде или прихотям той или иной нации, еще менее по их предписаниям… Касательно же наших торгов с Англиею, тут себе руки связывать не должно» ^[1232].

Как бы ни были неприятны для Екатерины рассуждения князя о тяжелом финансовом положении России, она с благодарностью приняла его прямоту. «Спасибо тебе за то, что ко мне пишешь откровенно свои мысли, — говорила императрица, — я из оных не сделаю употребления иного, нежели то, которое сходно будет с моею к тебе дружбою и с общею пользою». Положение действительно было серьезно. Английский посол Алан Фицгерберт доносил по этому поводу в Лондон: «Ничего не может быть грустней известий, получаемых нами ежедневно из внутренних губерний, о той чрезвычайной нищете, в которую повергнут народ дороговизной хлеба… Дух возмущения грозит разлиться при первом удобном случае» ^[1233]. Екатерина приняла решение закупить за границей зерно на 5 миллионов рублей для раздачи малоимущим ^[1234]. Характерно, что в этих тяжелых условиях на откровенный разговор с императрицей отважился ее ближайший сотрудник и друг, всегда поддерживавший Екатерину, а люди, обычно критиковавшие царицу за глаза, ограничились успокоительными рассуждениями. Александр Воронцов, президент Коммерц-коллегии, вызванный к Екатерине для разъяснения, почему рубль ходит по 30 голландских штиверов, ответил: «Время курс унизило, время и возвысит» ^[1235]. Едва ли императрицу могло удовлетворить такое объяснение.

Союзники

Не вполне гладко складывались и отношения с союзниками. Австрия не спешила вступить в войну, зато направила в ставку Потемкина своего официального представителя принца Шарля-Жозефа де Линя, личность весьма примечательную и хорошо знакомую князю. Бельгиец по происхождению, де Линь дослужился в австрийской армии до чина фельдмаршал-лейтенанта, пользовался благосклонностью Иосифа II. Впервые он побывал в России в 1782 году и пришелся здесь ко двору. Даже хотел женить своего сына Карла на княжне Масальской. В 1787 году вместе со своим императором принц принял участие в путешествии Екатерины в Крым. С началом войны у Иосифа II были все основания послать в союзническую армию именно его. Дружеские отношения де Линя с русской царицей и Потемкиным, казалось, гарантировали тесный контакт, широкое поступление конфиденциальной информации и влияние на союзников. Поведение наших героев разочаровало Иосифа.

«Он думал иметь команду, взять Белград, — писала императрица о де Лине 18 октября, — а вместо того его шпионом определяют». Из перлюстрированного письма Иосифа к де Линю Екатерина увидела, что союзники желали отдалить русских от Молдавии и Валахии. «Да и из Галиции пропитания не обещают, а оставляют все себе, — замечает она, — но следует привести их в разсудок и заставить действовать сообразно с тем, что приличествует нам, равно как и им» ^[1236]. Потемкин довольно быстро привел принца в «рассудок». 12 ноября он известил Екатерину о прибытии де Линя в Елисаветград. До официального объявления Австрией войны положение принца было двусмысленным. «В теперешнее время он в тягость, — замечал князь. — Им все хочется знать, а сами ничего не сказывают. Когда император сделает декларацию Порте? Кажется, уже пора» ^[1237].

Промедление Вены объяснялось волнениями в австрийских провинциях Нидерландов. Иосиф II отрядил туда войска. Декабрьское донесение де Линя из Елисаветграда прекрасно передает нетерпение австрийцев, когда же русские одержат первые громкие победы. Сам принц очень болезненно реагировал на вопросы о начале Австрией военных действий: «Императрица часто выводит меня из терпения, спрашивая беспрестанно, взяли ли австрийцы Белград. Последний ответ, мною сделанный, состоял в том, что Очаковский паша слишком вежлив для того, чтоб сдаться без ее согласия».

Принц хотел передать своему сюзерену что-нибудь утешительное «о всех друзьях и неприятелях» Вены. «Но первые слишком отдалены, а последние великие эгоисты». О ком речь? Под «друзьями» понимается проавстрийская группировка Воронцова — Завадовского, она действительно была далека от театра военных действий. А под «неприятелями», которые «великие эгоисты», следует разуметь светлейшего князя. Фактический творец союза с Веной рассматривался Иосифом II как недруг именно потому, что он не жертвовал интересами русской стороны выгодам «цесарцев».

Сам де Линь очень обиделся, когда был встречен в ставке прохладно. «Я очень доверчив и думаю, что меня все любят, не выключая и самого князя Потемкина, которого, увидя, бросаюсь обнимать, спрашиваю, много ли в Очакове войска. „Ах! — отвечает князь. — 18 000 гарнизона, а у меня во всей армии меньше. Везде недостаток, и если только Бог не поможет мне, то я погиб!“ — „…Да где же татары?“ — спросил я у него. — „Везде, — отвечал князь, — а к тому же еще близ Акермани стоит сераскир с многочисленною шайкой турок; при Бендерах еще 10 000 их же; при Днепре не менее, а в Хотине 6000“. Однако же из всех этих слов не было ни одного справедливого» ^[1238].

Заметно желание Потемкина отделаться от представителя «цесарцев», сообщить ему как можно меньше. Австрийцы оттягивали выполнение союзнического долга, а их эмиссар ожидал, что русский командующий кинется ему на шею. Однако следующие слова де Линя еще более самонадеянны: «Я уподобился… Люциферу, низверженному собственною гордостью, т. е. мечтал начальствовать над обеими русскими армиями».