Герои Смуты - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Козляков cтр.№ 44

Николай Петрович Долинин составил список из 45 городов, признававших власть подмосковного боярского правительства к январю 1612 года. В него вошли ближайшие к Москве Серпухов, Зарайск, Коломна (она почему-то пропущена в списке Н. П. Долинина, хотя хорошо известно о присутствии там двора Марины Мнишек). Продолжал поддерживать полки Первого ополчения Замосковный край — Владимир, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород, Тверь, а также Вологда и Поморские города (Тотьма, Соль Вычегодская, Чаронда). Вполне благоприятно относились к подмосковным «боярам» в землях Строгановых. Грамотам и указам, рассылавшимся из подмосковного ополчения, подчинялись в Украинных, Рязанских и Заоцких городах (Тула, Орел, Кромы, Переславль-Рязанский, Калуга) и даже в мятежном Путивле в Севере кой земле. На северо-западе в союзе с «боярским» правительством князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Заруцкого действовали Торопец, Великие Луки, Невель и Псков ^[261].

Власть бояр и воевод Первого ополчения князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Мартыновича Заруцкого удерживалась по инерции до марта 1612 года. Тогда произошло событие, окончательно отделившее дворянскую или «земскую» часть войска от казаков, вернувшихся к старой идее самозванства. Под Москвой учинили присягу Лжедмитрию III — «Псковскому вору» Сидорке, принятому сначала ивангородцами и жителями Яма, Копорья, Гдова, а впоследствии и псковичами. В годы Смуты не всегда срабатывала защита здравого смысла, подсказывавшего, что никакого Дмитрия больше нет на свете. Для всей псковско-новгородской округи имели значение другие обстоятельства: столкновение интересов шведов и польско-литовских сил полковника Александра Лисовского вокруг Пскова, попытки земских воевод привлечь на свою сторону города, сопротивлявшиеся шведской оккупации. Лжедмитрий III, разыгрывавший «патриотическую» карту, показался удобной кандидатурой для продолжения противостояния с иноземцами ^[262]. Однако многие в Русском государстве уже поняли, что поддержка самозванцев заводит в тупик, и не захотели становиться участниками фарса. Все, кого еще удерживало в полках чувство долга перед «землею», теперь могли отказаться от продолжения подмосковной службы и выступить против казачьих планов поддержки «Псковского вора». Тем более что к этому времени уже началось земское движение в Нижнем Новгороде. Показательна судьба воеводы Андрея Федоровича Палицына, геройски проявившего себя в защите Троицесергиева монастыря осенью 1611 года. Он обратился к организаторам нового земского движения князю Дмитрию Пожарскому, чтобы быть с ним «одномышленно», как только стало известно о присяге казаков Лжедмитрию III. ^[263]

В общем земском деле произошел новый раскол, вызванный действиями казаков и слабостью подмосковного правительства. Объединившиеся под Москвой служилые люди не смогли решить военной задачи освобождения Москвы от «литвы», не достигнуты были ими и общие цели земского движения. Впрочем, система управления, созданная в Первом ополчении, по-прежнему позволяла контролировать значительную часть городов и уездов Русского государства. В этот момент и возникло нижегородское движение Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского, перехватившее инициативу земского ополчения у подмосковных «таборов». После перехода нижегородского ополчения в Ярославль можно говорить о его открытом противостоянии с казаками. Роль же князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого оставалась неопределенной. Он разделял с Иваном Заруцким ответственность за всё, что делалось под Москвой, хотя в открытом противостоянии с новой земской силой, тем более в заговоре против князя Дмитрия Пожарского не участвовал. Конечно, дружественной позицию князя Дмитрия Трубецкого тоже назвать нельзя. Преобладающим оказалось стремление казаков Ивана Заруцкого помешать новому земскому движению. Князь Трубецкой, видимо, не имел самостоятельного выбора. Для создававшегося же сначала в Нижнем Новгороде, а потом в Ярославле ополчения был важен и обычный нейтралитет одного из главных воевод Первого ополчения.

Князь Дмитрий Тимофеевич настолько привык не проявлять своей позиции под Москвой, что когда ополчение Кузьмы Минина и князя Пожарского появилось у стен столицы, он не захотел (или опять не смог) объединиться с ним. Только угроза поражения от гетмана Ходкевича заставила подмосковные полки Трубецкого и земские полки Пожарского действовать вместе против общего врага. Дальнейшее освобождение Москвы связано уже с совместными усилиями двух ополчений (подробнее об этих событиях будет рассказано в очерке о князе Дмитрии Пожарском). На избирательном земском соборе 1613 года князь Дмитрий Трубецкой будет рассматриваться как один из претендентов на царство и соперник Михаила Романова. Но это уже не только его личная история.

* * *

Биография боярина князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого после совершения главного дела его жизни оказалась чередой триумфов и поражений. О его роли освободителя Москвы сказано в «Утвержденной грамоте» об избрании на царство Михаила Романова; боярский чин, полученный им еще от Тушинского вора, был признан новой властью, а сам князь Трубецкой оказался на почетном месте во время торжества царского венчания. Однако о том времени, когда он стоял во главе временного земского правительства, получал грамоты на доходы с Ваги и претендовал на избрание в цари, тоже никто не забыл. Под разными предлогами опытные бояре-царедворцы, прощенные «землей» и вернувшиеся в столицу, стремились сосредоточить управление при молодом царе Михаиле Романове в своих руках. Князь Дмитрий Трубецкой с его земскими заслугами представлял угрозу для тех, кто еще недавно поставил страну на грань национальной катастрофы. В Думу он, разумеется, был допущен; боярский чин принадлежал князьям Трубецким уже по одному их происхождению. В то же время еще один боярин князь Трубецкой — князь Юрий Никитич, некогда посланный боярами договариваться о кандидатуре королевича на московское царство, — оказался на службе у короля Владислава в Речи Посполитой. С ним московские бояре впоследствии спорили и страшно ругались. Показательно письмо князя Юрия Никитича Трубецкого, относящееся ко временам похода королевича Владислава на Москву в 1618 году. Оно адресовано «прежде бывшим православным хрестианом, ноне ж крестопреступником у великого господаря царя и великого князя Владислава Жыгимонтовича всея Руси изменником». Продолжавший держаться присяги королевичу князь Юрий Трубецкой вопрошал московских думцев, служивших, по его словам, «неприродным государям» (то есть царю Михаилу Федоровичу): «Положите на розсудок свой: хто на сем свете глупее вас и изменнее?» Вспоминал он и о временах «междуцарствия», впрочем, умалчивая о роли своего двоюродного брата князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и упрекая бояр, что они, находясь под Москвою, «колько себе господарей обрали: королевича швецкого, Иваша Заруцкого, Проню Ляпунова, Митю Пожарского, Матюшу Дьякова и того детину, кой назывался сыном Ростригиным». В этом же ряду шел и выбранный из бояр царь: «…а потом выбрали меж себя своего брата Михаила Романова». Бояре отвечали князю Юрию Трубецкому и другим оказавшимся в Литве перебежчикам в стиле известных посланий Ивана Грозного, с гневом именуя Юрия Трубецкого «собакой и бешеным перескоком» ^[264].