Бит Отель. Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957-1963 - читать онлайн книгу. Автор: Барри Майлз cтр.№ 17

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Бит Отель. Гинзберг, Берроуз и Корсо в Париже, 1957-1963 | Автор книги - Барри Майлз

Cтраница 17
читать онлайн книги бесплатно

Моя жена с животом похожая на гигантскую клешню
У моей жены спина птицы удирающей вертикально
Спина цвета ртути
Со светящейся спиной
Ее затылок похож на круглый камень и мокрый мел

В сексе моя жена похожа на морские водоросли, и очень мила
В сексе моя жена — как зеркало
У моей жены глаза полные слез

«Кадиш» — это биография Наоми Гинзберг, матери Аллена. Наоми была больна, у нее была прогрессивная шизофрения или, как тогда называли, dementia рrаесох. В детстве Аллен часто не ходил в школу и оставался дома, чтобы присмотреть за матерью, потому что она слышала голоса и ползала на четвереньках по квартире, она верила, что бабушка Аллена думала о том, как бы ее убить. В детстве Гинзберга центральное место занимала шизофрения Наоми, и это оказало на него огромное влияние. В его дневнике, который он вел в Бит Отеле, есть строчка: «Идя и мечтая по улице, я вдруг понял, что я люблю свою маму и что она все детство унижала меня, и эта ее ненормальность…»

Наоми входила в коммунистическую партию и иногда, когда хорошо себя чувствовала, брала Аллена и его брата Евгения на собрания в Патерсоне, штат Нью-Джерси, где они тогда жили. В детстве вокруг Аллена всегда кипела политическая активность: марши, ралли, чтение воззваний, письменные кампании. Его отец был школьным учителем и поэтом, у которого вышло два сборника. Он был социалистом, и они с Наоми часто спорили на политические темы. Наоми работала натурщицей и частенько расхаживала по квартире нагишом. Она не была красавицей: она была полненькой, а на животе были видны шрамы от операций. Аллен думал, что стал гомосексуалистом, видя постоянно свою мать в таком виде, и жаловался, что всегда нравился женщинам, похожим на нее.

Когда болезнь Наоми зашла слишком далеко, ее отправили сначала в частную клинику в Нью-Джерси, потом в крупную государственную клинику для душевнобольных в Нью-Йорке, где ей проводили инсулиновую терапию, а в конце концов сделали лоботомию. [29] В «Кадише» Гинзберг рассказал всю эту душераздирающую историю во всех подробностях. Наоми и Луис развелись, так что, когда надо было принимать решение о лоботомии, эта болезненная миссия досталась Аллену, его старшего брата тогда не было. Наоми умерла в 1955 г. в госбольнице Пилгрим на Лонг-Айленде в Нью-Йорке. Когда Аллен последний раз приходил к ней, она его не узнала.

Несколько месяцев Аллен вынашивал идею написать поэму, посвященную матери. Ее смерть вскоре после того, как он написал «Вопль», который тоже в своем роде может считаться адресованным ей, потрясла его настолько, что, конечно же, тема для следующей работы у него была. Один из его парижских дневников открывается названием «Посвящается маме», в нем исписаны многие страницы, но все это так и не стало окончательной версией поэмы:«…Я больше не могу прижаться к животу моей матери, потому что она в могиле, она — пустота, я скучаю по тому, что когда-то было живой трепещущей плотью, а превратилось в пустоту».

Эти строки стали прообразом необычно длинных строчек, из которых и составлен «Кадиш», в других набросках поэмы строчки были короче, их Аллен послал Керуаку:

Мама, что я мог сделать, чтобы спасти тебя?
Должен ли погасить солнце?
Должен ли был я не звать полицию
Должен был ли я стать твоим любовником
Должен был ли я взять твои руки и гулять с ними в парке в полночь в течение 60 лет?
Я — поэт, я потушу солнце.

Сумасшествие матери стало трагедией всей жизни Гинзберга, оно определяло и руководило его идеями и намерениями. Благодаря этому он, несомненно, стал немного фаталистом, осознал, что ничто не постоянно в этом мире. Возможно, это, как и идеализм его левых родителей, привело к тому, что Аллен никогда не был материалистом: например, он жадно читал, но всегда давал книги «почитать» и никогда не хранил первые издания — книги надо читать, а не собирать. Ему не были интересны ни мода, ни еда, ни тонкие вина, ни антиквариат, ни дизайн мебели, ни все буржуазные удовольствия. Его влекло сумасшествие и острота чувств, способность самовыражения. Когда ему приходило несколько писем, он сначала откладывал в сторону письма друзей и читал десятистраничное послание, грязно написанное на линованной бумаге, от совершенно незнакомого человека.

Аллен постоянно видел рядом больную мать, и это привело к тому, что он очень терпимо относился к любым проявлением антисоциального поведения и сумасшествия, он крайне редко замечал ненормальное поведение, если уж, конечно, это был не совсем вопиющий случай. Он испытывал сочувствие к душевнобольным; к пьяным, что-то бормочущим себе под нос на Бовери; к пожилой даме, которая что-то громко рассказывает сама себе; к людям, которые слышат голоса; униженным и бездомным, его тянуло к ним. Познакомившись в колледже в начале 1940-х с Джеком Керуаком и Уильямом Берроузом, он открыл для себя мир богемы, наркотиков и мелких воришек. Тогда же он сдружился с мелким воришкой и сутенером-геем Гербертом Ханке, он вел себя настолько гнусно, что полицейские на Таймс-Сквер звали его Пресмыкающимся и иногда с отвращением вышвыривали его с площади. Ханке было все равно, бомж перед ним или нет: он крал у всех, даже у друзей. Ханке поселился у Аллена, украл его вещи, а в конце концов в 1947 г. Аллена арестовали за хранение краденого товара. И Аллен девять месяцев провел в Колумбийском психиатрическом институте, а Герберт сел в тюрьму. Ханке было суждено провести в общей сложности восемь лет жизни в тюрьме, но он стал своеобразной легендой битников и, поощряемый Алленом, написал ряд небольших рассказов, они вышли как его автобиография и назывались «Виновен во всем».

Аллен и сам слышал голоса. Как-то в полдень, когда он глядел из окна своей квартирки, расположенной на последнем этаже, на крыши Гарлема (тогда он еще был студентом), он вдруг услышал голос Уильяма Блейка, из глубины веков он читал Аллену свои стихи. Несколько дней после этого он с повышенной отчетливостью видел, как людям отчаянно нужна любовь, видел их горести и печали, разбитые надежды и мечты. И он почувствовал такое глубокое сочувствие и сострадание к человечеству, что даже испугался, что, как и мать, сходит с ума. Много лет он вспоминал об этом видении, может быть, это было просто следствием нервного перенапряжения, но после этого его стали еще сильнее интересовать люди, стоящие за чертой, душевнобольные, преступники, отверженные. Для него наркоманы и воры были святыми — «ангелоподобные хипстеры» — они стали главными действующими лицами «Вопля» и многих других стихотворений. Тот образ жизни, что вел Аллен, ставил его самого за гранью нормального общества: он был гомосексуалистом, употреблял героин и марихуану, для властей он олицетворял угрозу американскому образу жизни. Для Аллена Гинзберга образ жизни битников не был чем-то напускным, для него это был единственно возможный образ жизни, единственное, в чем был хоть какой-то смысл.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию