Иван III - читать онлайн книгу. Автор: Руслан Скрынников cтр.№ 31

Геннадий с исключительной похвалой отзывался о деятельности короля Фердинанда и святейшей инквизиции, рассматривая их в плане вселенской борьбы христианства с иудаизмом. Как видно, его вдохновляла мысль внести посильный вклад в эту борьбу.

В Средние века обличители еретиков строили обвинения на каком-нибудь наглядном доказательстве ереси, а не на разборе их догматических взглядов в целом. Выделив такое доказательство, ортодоксы по этому признаку относили новоявленную ересь к одной из древнейших ересей, обличенных в древней церковной литературе. Так поступали пастыри и западной католической, и восточной греческой церкви. Таким путем шел и Геннадий. Начало розыску о новгородской ереси положили не богословские прения и толкования книг, а установление наглядного доказательства ереси.

Согласно летописному свидетельству, к владыке поступил донос на двух новгородских священников — Григория и Ереса (Герасима), которые «пьяни поругалися святым иконам». Геннадий сам подтвердил, что дело возникло после пьяной перебранки и пьяного богохульства: «жидовин» еретик посеял семена иудаизма, и «от того жидовина распростерлась ересь в Ноугородцкой земли, а держали ее тайно, да потом почали урекатися въпиани», о чем владыке тотчас донесли. Богохульство двух священников послужило для церковных властей наглядным доказательством распространения ереси в Новгороде. Дальнейший розыск протекал в соответствии с обычным сценарием. Посредством пыток судьям предстояло вырвать у еретиков признание вины и имена сообщников. Однако выданные на поруки священники сбежали в Москву, надеясь найти там защиту от пастыря.

Розыск остановился, но среди новгородских священников нашелся ренегат, покаявшийся в том, что он вместе с двумя бежавшими попами молился «по-жыдовскы» и прельщал христиан «жидовским десятисловием».

Геннадий не жалел сил, чтобы завершить розыск и организовать громкий судебный процесс. На протяжении двух-трех лет он отыскивал все новые и новые факты, которые доказывали, что преступление двух пьяных священников против священных икон характерно для новгородцев вообще. Может быть, в Новгородской земле нарождалось некое иконоборческое движение, свидетельствовавшее о критике иконопочитания с позиций рационализма? Такое предположение было бы опрометчивым.

По-видимому, дело заключалось в другом. Особенностью массового религиозного сознания на Руси была привязанность к обрядовой стороне. Значительную роль в народной жизни играли иконы. Иностранцев поражали их обилие, а также совсем особое к ним отношение русских. Каждая семья имела одну или несколько икон и молилась им, требуя, как от языческого идола, помощи и заступничества. Когда икона не помогала в беде, ее могли подвергнуть наказанию, бросить наземь, повесить вверх ногами и пр. Осуждение идолопоклонства было одной из устойчивых традиций христианства, которой следовали на Руси. Но ортодоксы всегда опасались, как бы критика идолопоклонства не нанесла ущерба иконопочитанию.

Геннадий Гонзов был едва ли не первым из московитов, проявивших настойчивый интерес к книгопечатанию. По его заданию Ю. Траханиот в 1492–1493 гг. пригласил в Новгород любекского первопечатника Б. Готана. Благодаря посредничеству греков Готан был принят на службу к архиепископу а привезенные им книги — Библия и Псалтырь — поступили в распоряжение софийских книжников. Русь могла воспринять крупнейшее достижение западной цивилизации — книгопечатание, но Готану не удалось осуществить свой проект.

По сведениям поздней любекской хроники, русские власти поначалу осыпали печатника милостями, но позднее отобрали все имущество, а самого утопили в реке. Известие о казни Готана не поддается проверке.

В письме епископу Нифонту в 1488 г. Геннадий изложил все известные ему случаи кощунственного обращения новгородцев с иконами и крестами и сделал вывод, что виноваты во всем еретики: «Еретикам ослаба пришла, уже ныне наругаютца христианству — выжут кресты на вороны и вороны; многие видели: ворон, деи, летает, а крест на нем вязан деревян, а ворона, деи, летает, а медян». В деревне на р. Ояти священник и дьякон дали христианину «крест-тельник древо плакун» с вырезанным на нем непристойным изображением. Крестьянин, надевший крест, заболел и умер. Этот случай богохульства Геннадий также постарался связать с ересью.

Помощником священника, осквернившего крест, был некий дьякон, о котором владыка сообщал: «…а сказываетьца племянник Гриди Клочу еретику». В заключение архиепископ обличил подьячего Алексея.

Этот последний, живя у себя в новгородском поместье, «напився пиян, влез в чясовну, да, сняв с лавицы икону — Успение Пречистые», осквернил ее, «а иные иконы вверх ногами переворачивал». По утверждению Геннадия, общее число поруганных и испорченных «безъименно» (неизвестно кем), но явно по наущению еретиков икон нельзя было и сосчитать: «…а что пакы безъименних, ино и числа нет, кое резаны, а не весть». Подобного рода факты должны были подкрепить утверждения владыки насчет широкого распространения в Новгороде «жидовства», повинного в иконоборчестве.

С нескрываемым подозрением Геннадий относился к некоторым иконам местного письма, почитаемым новгородцами. Гнев пастыря вызвала икона из церкви Спаса на Ильине: «Стоит Василий Кисарийский, да у Спаса руку да ногу отрезал, а на подписи написано: Обрезание Господа нашего Иисуса Христа».

Неизвестно, какое отношение имела эта икона к еретикам. Но владыке надо было доказать вину крамольного Новгорода в целом. Среди новгородских священников нашелся ренегат — поп Наум, донос которого Геннадий поспешил отослать в Москву. Наум оговорил четырех еретиков. Его обвинения против Гриди, дьяка Борисоглебской церкви, были столь шатки, что в Москве их признали неосновательными: «Гридя-диак не дошел ещо, по правилом, градские казни, потому что на него один свидетель, поп Наум». О себе Наум показал, что он из «жидовства» «в христианство опять… захотел», а в доказательство полного раскаяния представил в Софийский дом «тетрати», по которым еретики «молились по-жидовскы» с псалмами «на их обычай». Отослав «тетрати» вместе с доносом Наума в Москву, Геннадий пояснил в своих письмах, что новгородцы-еретики «недостойно служат литургию». Как видно, и в этом последнем случае осуждение московского святителя вызвали какие-то особые черты новгородского богослужения и обрядности.

После разбирательства в Москве трех беглых священников наказали палками и вернули в Новгород, где их повторно «били по торгу кнутьем». Архиепископ не хотел, чтобы дело заглохло, и с удвоенной энергией продолжал розыск. В ход были пущены пытки. Сын попа Григория Самсонка не выдержал допросов и оговорил многих людей.

Полученные таким способом показания вызвали сомнения у членов московского собора, и Геннадию пришлось оправдываться ссылкой на участие в розыске слуг великого князя. «А яз ли того Самсонка мучил? — писал владыка. — Ведь пытал его сын боярский великого князя, а мой только был сторож». Показания Самсонки носили сенсационный характер. Поповский сын утверждал, будто в ереси повинны московский дьяк Федор Курицын, доверенное лицо Ивана III, видные придворные священники протопоп Алексей и поп Денис и другие лица.