Хрущев - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Таубман cтр.№ 139

Поначалу Никсон помалкивал. Однако резкие замечания Хрущева «били ему по нервам», тем более что близились президентские выборы, на которых Никсон собирался выставить свою кандидатуру от республиканской партии, и он понимал, что эту беседу увидят по телевизору миллионы избирателей. Выйдя из жаркой телестудии, где гости обливались потом, Никсон повел высокого гостя в модель шестикомнатного ранчо с «чудо-кухней». Здесь разгорелся новый спор: кухня, полная сверкающей суперсовременной утвари, задела Хрущева, и он заявил, что в СССР таких машин тоже полно. Скоро они с вице-президентом снова, по выражению Никсона, «начали перебранку», повышая голос и тыча друг в друга пальцами⁶⁶.

Излив душу и подобрев, вспыльчивый, но отходчивый Хрущев пригласил Никсона и его спутников (среди которых был и брат президента, доктор Милтон Эйзенхауэр) на обед в Кремль. Обед прошел весело: пили шампанское и после тостов бросали бокалы в камин. Во время ужина в резиденции американского посла Хрущев вдруг предложил американцам сейчас же ехать к нему на дачу, куда они собирались только на следующий день. «Самое роскошное поместье, какое я когда-либо видел, — рассказывает Никсон о даче Хрущева. — Особняк размерами больше Белого дома окружен тщательно ухоженными садами и лужайками; мраморная лестница спускается к Москве-реке». Во время двухчасового катания по реке (для которого Хрущев переоделся в вышитую украинскую косоворотку, в то время как Никсон в своем деловом костюме обливался потом) моторка по меньшей мере восемь раз останавливалась вблизи купальщиков и Хрущев спрашивал: «Вот скажите, вы у нас порабощены? Вы рабы?» И, получив правильный ответ «нет», тыкал Никсона пальцем под ребра: «Вот видите, как живут наши рабы!»

Во время пятичасового полдника Хрущев вновь начал хвастать военной мощью Советского Союза. Никсон отбивал его атаки. «После полудня между нами вновь засверкала сталь», — замечает он. В пылу спора Хрущев продемонстрировал Никсону «набор жестов, которым позавидовал бы дирижер оркестра»: то «хлопал ладонью по столу, стараясь прихлопнуть мое утверждение, как муху», то нетерпеливо возводил глаза к потолку, «показывая, что уже слышал этот аргумент и больше его слышать не желает», то разводил руки, «словно призывая всех вокруг в свидетели своей правоты», то гневно махал руками, «словно приказывая невидимому оркестру играть громче»⁶⁷.

Все эти приемы Хрущеву вскоре предстояло испробовать на территории противника. А тем временем Америка успокаивала союзников. Внезапное объявление о визите Хрущева, сделанное 3 августа одновременно на пресс-конференциях в Москве и Вашингтоне, вызвало у лидеров западных стран глубокое недовольство. Недоверчивый Аденауэр опасался, что США предадут его в последний момент. Де Голль подозревал, что СССР и США намерены оставить его за бортом. Макмиллан возмущался тем, что, отвергнув его предложение о переговорах на высшем уровне, Эйзенхауэр «украл его идею». Президент «доставил мне величайшее разочарование, неудовольствие и даже тревогу, — сетовал премьер-министр. — Это произошло не из-за вероломства американцев (как, кажется, считают некоторые мои коллеги), а скорее, вследствие их глупости, наивности и некомпетентности… Теперь все поймут, что две мировые державы — Россия и США — собираются заключить сделку у нас над головами и за нашими спинами»⁶⁸.

Эйзенхауэр предложил до приезда Хрущева в США собрать «западный саммит». Де Голль его предложения не принял, и Эйзенхауэру пришлось объехать столицы всех стран-союзниц. Однако в результате переговоров он только яснее понял, сколь малое пространство оставлено ему для маневра. Все, что он услышал в Европе, убедило президента, что принятие любых решений по Германии и Берлину необходимо отложить на несколько лет.

Он старался снизить ожидания американцев. На пресс-конференции 3 августа президент заявил, что надеется лишь «немного растопить лед, заморозивший наши отношения с Советами». 10 сентября США выставили для созыва официального четырехстороннего саммита два условия: СССР должен проявить уважение к правам Запада в Берлине и «дать понять любым возможным способом, что серьезные переговоры могут привести к снижению международной напряженности»⁶⁹.

Эти условия фактически означали отступление: прежде американцы требовали снижения напряженности перед саммитом, а не во время его. Более того, по мере приближения визита Хрущева Эйзенхауэр начал возлагать на его приезд большие надежды. Он ожидал, что сможет добиться если не политического, то хотя бы личного прорыва, выяснив наконец, «готов ли и стремится ли этот человек к мирным соглашениям». Кроме того, как заявил Эйзенхауэр на августовской пресс-конференции, в Америке Хрущев увидит, «как живут и трудятся свободные люди», и этот «урок», возможно, «возымеет какое-то действие»⁷⁰.

Для Хрущева, вспоминает Аджубей, предстоящее путешествие должно было стать «звездным часом», «признанием его личных заслуг» и в то же время «признанием его страны, ее места и влияния в международных отношениях». По словам Сергея Хрущева, отец «был в восторге и постоянно повторял своим слушателям: „Кто бы мог подумать двадцать лет назад, что самая могущественная капиталистическая страна в мире пригласит к себе коммуниста?! Невероятно. Теперь-то им приходится с нами считаться. Мы стали сильны, и они вынуждены признать наше существование и нашу мощь. Кто бы мог подумать, что капиталисты пригласят к себе меня, рабочего?! Посмотрите, чего мы достигли за эти годы“»⁷¹.

Однако путешествие должно было стать и очередной проверкой. Хрущев боялся, пишет его сын, что американские «капиталисты и аристократы» будут смотреть на него, бывшего рабочего, как на низшее существо, с которым можно сесть за один стол только по крайней необходимости⁷². Поэтому ему нужно было держаться как нельзя лучше: разумно вести переговоры, тщательно подбирать слова и вести себя с безупречным достоинством.

Отъезду предшествовали тщательные приготовления. На черноморском пляже, под льняными тентами, защищающими от жаркого солнца, Хрущев, Громыко и их помощники разбирали материалы, подготовленные Министерством иностранных дел и КГБ, стремясь предусмотреть любые случайности. Спичрайтеры Хрущева тем временем сочиняли речи для всех возможных случаев: прибытий, отъездов, завтраков, обедов и ужинов, выступлений перед бизнесменами и журналистами. Позже, в Москве, в кремлевском кабинете Хрущева каждый день в девять утра собирались его помощники и снова и снова перечитывали и правили эти речи — речи, которыми он так и не воспользовался⁷³.

Прежде всего необходимо было разработать стратегию переговоров. «Когда доходило до этих вопросов, — замечает Сергей Хрущев, — отцу приходилось решать самому». Не полагаясь на чужое мнение, он обдумывал стратегию сам. «Отец постоянно думал о предстоящих переговорах — загорая на пляже, купаясь со спасательным кругом, но больше всего на вечерних прогулках по так называемой „царской тропе“»⁷⁴.

Вернувшись с этих прогулок, Хрущев вызывал стенографисток и начинал диктовать им свои идеи. Он покажет американцам, что «мы не позволим собой помыкать или садиться себе на шею»! Но в то же время он стремился разрешить трудные вопросы и выйти за уровень минимально мирного существования. Такое сочетание амбициозных целей и нежелания уступать характерно для Хрущева — как и то, что его сын называет «напряженным и подозрительным вниманием» к протокольным сторонам визита. Советский посол в Вашингтоне Меньшиков, уже известный американцам как человек «ограниченный и подозрительный», превзошел самого себя, требуя составления маршрута, который удовлетворил бы его босса⁷⁵. Однако Хрущев не переставал страшиться третирования и унижения.