«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Костицын cтр.№ 109

Я сначала отнесся к нему с предубеждением по трем пунктам — скаут, католик, любитель военщины, но потом увидел, что он обладает хорошими знаниями, серьезен, не глуп и хорошо воспитан. Тетушка его походила, как две капли воды, на старую толстую индюшку, но добродушную. С ними, волею судеб, нам предстояло еще провести ряд дней на ферме, и они, как и мы, сразу постарались сделать все возможное, чтобы облегчить положение хозяев ^[583].

Наша хозяйка M-me Réthoré была очень хорошая женщина, но иногда у нее проявлялись странные антипатии к людям. Однажды из проходившей толпы выделилась хромающая женщина, немолодая, брюнетка, и направилась во двор фермы за тем же, за чем и другие, — за водой, но M-me Réthoré вдруг наскочила на нее: «Цыганок, воровок, бродяг мне здесь не надо: вон отсюда немедленно». Нам эта женщина не показалась ни тем, ни другим, ни третьим; скорее она имела даже более изысканный вид, чем другие; и притом тут же, в одном из сараев, M-me Réthoré дала приют бродячей семье — настоящим romanichels ^[584] — бродягам, ворам и даже цыганам.

Наше вмешательство ни к чему повело, и тогда ты сделала мне знак глазами. Я взял кувшин, наполнил его водой, и с несколькими ломтями хлеба и коробкой сардин отправился разыскивать эту женщину. Дело было к вечеру, и я нашел ее неподалеку, в рощице, рядом с такими же временно бездомными. Она была не одна, с ней оказались муж и дочь. Я немного поговорил с ними: муж был англичанин, инженер; они направлялись в Bordeaux, где собирались погрузиться на пароход в Англию, но по пути были обстреляны с авиона, и пуля пробила ей ногу, неопасно. Она попросила достать им салата, что я и сделал, приведя с собой заодно M-lle Schmitt, чтобы сделать перевязку. Чего мне не удалось, так это уверить их, что M-me Réthoré — добрая женщина, слишком уставшая в непрерывной суете среди беженцев.

В один из этих двух дней за оградой фермы появилась группа из пяти мужчин разных ростов и мастей, возглавлявшаяся весьма бойким человеком, который разместил своих спутников под деревьями по другую сторону дороги и затем пришел на ферму за водой. Я был у колодца, и мне пришлось дважды прикрикнуть на публику: один раз — на солдата, который отправился на огород и с большой неохотой и даже угрозами подчинился моему требованию убраться восвояси; другой раз — на солдата же, который не хотел соблюдать очереди и требовал, чтобы военные были удовлетворены раньше гражданских. «Вы что, — спросил я, — передвигаетесь со своей частью? Где она?» В ответ — молчание. «Так вы — дезертир? Будьте счастливы, что вами вообще занимаются».

Бойкий человек стоял и слушал, затем подошел ко мне и сказал: «Вы — русский? Может быть, даже оттуда? Это ведь не ваше основное занятие? Ну что, трудно с недисциплинированными французами?» Я взглянул на него и ответил: «А у вас — тоже иностранный акцент, только не русский. Кто вы?» Он смутился и сказал: «Нет, нет, я — француз из департамента Moselle ^[585]». — «Зато у вас очень дисциплинированная группа», — продолжал я. «Да, мы — рабочие и должны идти вместе», — ответил он. Я посмотрел издали на его спутников и говорю: «Вот тот, в крылатке, очках и панаме, не кажется мне рабочим». Он еще больше смутился. Тогда я предложил ему пройти к его спутникам и спросить, не нужно ли им чего-нибудь. Он торопливо попросил меня не делать этого: «Знаете, они — очень застенчивые люди, и я действую за всех». Затем он стремительно убрался, и все пятеро снялись с места и ушли. Я тогда же подумал и продолжаю думать сейчас, что это были немецкие парашютисты-диверсанты, но что-либо сделать было невозможно ^[586].

В эти дни 17–18 июня многие солдаты-дезертиры спрашивали меня у колодца, есть ли дальше, в Vierzon, какие-нибудь военные или гражданские власти, и, каюсь, я непременно отвечал одно и то же, а именно, что там находится отряд полевой жандармерии для ловли дезертиров, что пойманных сводят в маршевые роты и отправляют на юг. Это заставляло их очень призадумываться.

Увы, во время моего дежурства на перекрестке я увидел воочию эту организованную силу: по национальной дороге с востока на запад проезжали на велосипедах около двух десятков полевых жандармов. Они увидели колодец, меня и попросили напиться. Я спросил их, что на востоке; они ответили: «Немцы». — «А на западе?» — «Они же». — «Так куда же вы едете?» — «Сами не знаем; мы даже не уверены, что там, к югу, их нет. Постараемся все-таки не попасть в плен».

Но далеко не все дезертиры были шкурниками. Я помню одного солдата, крайне усталого и измученного; он напился, сел на скамью, огляделся, кивнул на дорогу и говорит: «Остановить бы все это, повернуть бы все это назад, найти бы силы преодолеть все это». Я подошел к нему и сказал: «Вот первый правильный человек, которого я вижу за столько дней; быть бы вам всем такими, не случилось бы этого разгрома».

В те же дни, как и в следующий, дороги и перекресток постоянно подвергались бомбардировкам и обстрелам из пулеметов с воздуха. На дворе фермы в таких случаях все прятались, куда попало. У меня в памяти сохранился закут для кроликов, куда мы с тобой залезли. Обстрел был очень долгий и сильный. Мы прилегли около кирпичной стены в ближайшем соседстве с клетками и могли наблюдать, как при каждой очереди кролики испуганно поводили ушами и шмыгали носами; это было очень забавно.

Другой раз обстрел застал нас на дежурстве у маленького домика на перекрестке. Ты хотела держаться, стоя посередине комнаты; я настоял, чтобы мы легли вплотную у одной из стен. Ты послушалась, но интересовалась, почему, и, пока длился обстрел, я тебе объяснял различия вероятностей попадания для разных мест и положений внутри зданий. Авионы спускались очень низко: я видел один из них, который лавировал между придорожными тополями; вероятно, летчик был спортсмен ^[587].

Каждый день мы принимали решение идти дальше и каждый день не выполняли его. Было ли это по той причине, что впереди находился Vierzon, который было невозможно миновать, не делая огромного и совершенно бессмысленного крюка, — Vierzon, находившийся под беспрестанным обстрелом и бомбардированием с воздуха? Или причина лежала в известиях, приходивших со всех сторон, о значительных продвижениях немцев на востоке и западе от нас и полной неуверенности в том, что, пойдя на юг, мы не встретимся с ними раньше, чем просто оставаясь на месте? Во всяком случае, шансы уйти от них совсем все более и более казались нам проблематическими, а оказаться далеко от базы, и все-таки в оккупированной зоне, было бы хуже, чем в знакомых и насиженных местах.

Вечером 18 июня мы собрались вчетвером, я с тобой и René с его тетушкой, чтобы всесторонне обсудить этот вопрос. Их положение было все-таки лучше нашего в том смысле, что они располагали двумя велосипедами, а мы — только одним, и если бы даже нашелся второй, мне еще пришлось бы учиться им пользоваться. Было ясно, что если двигаться дальше к югу, надо делать это немедленно, ибо, по всем сведениям, немцы находились к югу от Луары, где-то к северу от Salbris, во всяком случае — недалеко, и их появления здесь можно было ожидать не позже 20 июня.