История Древнего мира. От истоков цивилизации до падения Рима - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Уайс Бауэр cтр.№ 133

Возможно, Навуходоносор не послал вавилонскую армию, поскольку, что сам тоже страдал от болезни.

Правление Навуходоносора – в особенности его конец – отмечено мистическими штрихами довольно зловещего характера. Самый полный рассказ об этих трудных днях обнаруживается в Книге Даниила, которая описывает судьбы четырех еврейских пленных, угнанных в Вавилон и воспитанных слугами Навуходоносора как вавилоняне. Один из этих пленников, сам Даниил, был вызван для толкования тревожного сна Навуходоносора: царь увидел ночью огромное дерево с прекрасными листьями и множеством плодов, дающее приют животным под ним и птицам в его ветвях. А затем он увидел дерево срубленным, ободранным, с обрубленными ветвями, и пень в бронзовых узах. И ассирийские, и вавилонские цари разделяли поклонение священному дереву, как источнику их силы. Сон поразил Навуходоносора, будучи воспринят как зловещий. Даниил, которого попросили интерпретировать сновидение, подтверждает его отрицательную природу, предсказывая, что царя поразит сумасшествие, и он на время потеряет свою власть. И действительно, Навуходоносор лишается разума: «Отлучен он был от людей, ел траву, как вол. Орошалось тело его росою небесной, волосы выросли, как у льва, а ногти у него – как когти у птицы», – в таком состоянии он пробыл семь лет.³²

Эта история, естественно, была сильно преувеличена более поздним еврейским комментарием библейских книг в попытке извлечь смысл из такой трансформации – для библейской мифологии вообще не характерно превращение человека в животное в качестве наказания. Гораздо более позднее сочинение, «Жизни пророков» – анонимный рассказ о жизни различных иудейских пророков, написанное, вероятно, около 100-х годов н. э. – трактует эту трансформацию как символ тирании Навуходоносора. «Жизни пророков» описывает Навуходоносора как здравомыслящего, но при этом приписывает его облику черты животного:

Здесь можно увидеть трансформацию образа из эпической поэмы о Гильгамеше, в которой дикое существо Энкиду выглядит человеком, но бродит в полях, питаясь травой, как животное. В поэме о Гильгамеше Энкиду – деспотичный, нецивилизованный, хватающийся за власть, он – тень царя, тот, с которым нужно бороться и приручить прежде, чем царство станет процветать. В предании о Гильгамеше и Энкиду человек становится хорошим царем (а его тень – более человечной) именно тогда, когда противостоит искушению сделать свою власть безграничной. Но Навуходоносор идет другим путем – деспотичность его увеличивается, и в итоге он опускается от положения великого царя до животного существования.³⁴

Несмотря на место, занятое им в истории и в воображении соседей, Вавилон оставался центром империи очень короткое время. Хаммурапи был первым его великим царем, первый

Навуходоносор – вторым. Навуходоносор II был лишь третьим его великим царем, и оказался последним. Вавилон не привык к императорам.

Вот так сложное древнешумерское отношение к существованию царя воскресло в предании о судьбе Навуходоносора. Навуходоносор также был захвачен зверем внутри него. Даниил, рожденный в нации, которая много веков тому назад выбрала своих царей против воли собственного бога, дает теологический комментарий к завершению этой истории: люди боятся института царей, потому что каждый человек жаждет власти и, завладев ею, ею же разрушается.

Сравнительная хронология к главе 58

Между 580 и 539 годами до н. э. Кир завоевывает мидян, персов и, наконец, вавилонян

К востоку от Навуходоносора царю Астиагу, владыке Мидии и Персии, приснился дурной сон. Его лидийская жена Ариени несколько лет тому назад родила дочь по имени Мандана, и теперь та приближалась к возрасту замужества. «Ему приснилось, – пишет Геродот, – что она так много писает, что не только залила его город, но затопила всю Азию».¹ Этот сон был и неприятным, и тревожным, и царский мудрец, когда с ним посоветовались, предсказал, что ребенок Манданы вырастет и заберет царство в свои руки.

У Астиага, по-видимому, не было сына, и его внук вполне мог стать его наследником, поэтому такая интерпретация не обязательно была плохой новостью. Однако царь прекрасно понимал, что отец ребенка Манданы может не пожелать спокойно смотреть, как корона напрямую переходит от деда к внуку.

Поэтому он тщательно выбирал мужа для дочери: не из амбициозной знати мидян, которая окружала его в Экбатанах, а человека, находящегося в большей зависимости – и более удаленного. Он отослал Мандану в Аншан и выдал ее замуж за своего персидского вассала Камбиса, сына Кира I, наследника персидского правителя. Камбис поклялся в верности своему мидийскому сюзерену, а Астиаг, по-видимому, невысоко оценил уровень его честолюбия.

Мандана почти немедленно забеременела (Камбис, может, и не был честолюбив, но наверняка был плодовит). В это время Астиаг увидел еще один сон, противоположный сну Навуходоносора о срубленном священном дереве; из его дочери выросла виноградная лоза и обвилась вокруг всей его территории. На это его мудрецы ответили, что сын его дочери не просто унаследует ему, но будет править на его месте.

Поэтому Астиаг пригласил дочь в гости в Экбатану, чтобы она жила во дворце в роскоши, ожидая рождения ребенка. А сам задумал избавиться от будущего наследника. Казалось, у Камбиса не было выбора – лишь выпустить жену с нерожденным сыном; да и Мандана не могла отказаться от визита.

Мандана родила сына, которого назвала Кир в честь отца мужа. Астиаг, желавший и избежать греха убийства кровного родственника, и сохранить собственное положение, вызвал своего двоюродного брата и видного чиновника Харпага, приказав ему покончить с ребенком. Наверное, Астиаг надеялся, что они смогут сделать вид, будто ребенок родился мертвым. Тогда Мандана вернется домой, и угроза его трону исчезнет.²

Харпаг также не захотел совершать того, что позднее обрушилось бы на его голову. Подобно Астиагу, он тоже решил передать исполнение дела кому-нибудь другому: «Ребенок должен умереть, – заключил он, – но убийство должен совершить один из людей Астиага, а не из моих».

Поэтому он вручил сына Манданы одному из пастухов Асти-ага. Тот немедленно забрал ребенка домой и передал своей жене, которая только что разрешилась мертворожденным младенцем. Пастух положил на горном склоне собственного ребенка и доложил Харпагу, что дело сделано. Так Кир вырос в хижине пастуха.

Эта история, пересказанная Геродотом, представляет собой традиционный сюжет и символизирует опасность, подчеркивающую божественное предназначение героя: чудом спасшийся ребенок вырастает, чтобы стать великим лидером благодаря сверхъестественному провидению, знаком которого отмечено уже самое начало его жизни. Но в случае Кира легенда Геродота демонстрирует также трудные политические взаимоотношения между мидянами и персами. Мидяне были правящей нацией – но сын вассального царя-перса не мог быть убит открыто, даже собственным верховным царем.