История Древнего мира. От истоков цивилизации до падения Рима - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен Уайс Бауэр cтр.№ 14

Иными словами, в Китае самые ранние сказания об императорской власти демонстрируют не отчаянное стремление утвердить наследника-сына, а, наоборот, лишение прав крови в пользу добродетелей. Власть – это прекрасно, но никто не может взять ее просто в качестве подарка по праву рождения. Мудрость, а не происхождение определяет право на власть. У жителей Киша была причина потребовать смены престолонаследования, потому что их царь Этана оказался бездетен. Но у жителей городов в долине Хуанхэ не возникало такого стремления. ^[31]

Между 3800 и 2400 годами до н. э. шумеры и египтяне начинают пользоваться печатями и знаками

Письменная история началась около 3000 года до н. э. В начале этого тысячелетия существовали всего две вещи, достаточно важные, чтобы пронестись сквозь пространство и время: деяния великих людей и владение коровами, зерном и овцами. В городах Шумера начала формироваться великая эпическая литература – и сословие бюрократов, чьей задачей была забота об учете имущества.

Люди – это люди. Первым проявлением цивилизации явилась бюрократия. Суть возникновения письменности лежит не в многогранности человеческого духа, а в необходимости сказать с определенностью: «Это мое – а не твое». Но, изобретя искусственный код, позволяющий фиксировать и сохранять сведения об имуществе, бухгалтеры передали этот дар рассказчикам. И это тоже был способ сделать своих героев бессмертными. С тех далеких дней литература остается прочно привязанной к коммерции.

Со времен пещерной живописи люди делали отметки, чтобы зафиксировать счет предметам. Мы можем назвать эти метки зернами письменности, так как метка означает не просто «это метка», а нечто большее. Однако подобные знаки не идут дальше конкретного пространства и времени. Они не имеют голоса, пока тот, кто их сделал, не будет стоять рядом, объясняя: «Эта линия – корова, эта – антилопа; а здесь – мои дети».

Жители Шумера сделали еще шаг вперед. Очень рано обладатели ценного ресурса (зерна, молока и, быть может, масла) начали налеплять на крепко завязанные мешки с зерном глиняный шарик, придавливая к нему свою печать. На печати, квадратной или круглой, был вырезан особый рисунок. Когда глиняный шарик высыхал, метка хозяина («Это мое!») оставалась на глине, олицетворяя собою гарантию владельца и служа залогом неприкосновенности в его отсутствие.

Понимание этих печатей, как и отметок, сделанных пещерным художником, зависело от степени осведомленности окружающих. Каждый, кто видел печать, должен был знать, что она означает чье-то присутствие – еще до того, как она конкретизировала свое послание («Это принадлежит Илшу»). В отличие от меток пещерного художника, печати были не похожи друг на друга. Метка могла означать женщину или овцу, мужчину или корову. Печать же могла представлять лишь одного шумера – Илшу. Самому Илшу больше не нужно было присутствовать лично для такого пояснения.

Таким образом, был сделан первый шаг к преодолению пространства.

Вероятно, одновременно с печатями в обиход вошел еще один тип знака. Как и пещерные художники, шумеры использовали отметины и зарубки, чтобы зафиксировать расчет количестве коров (или мешков зерна), которыми они владели. Зарубки, ведущие подсчет их достоянию, наносились на маленькие глиняные пластинки – счетные таблички. Информация на них сохранялась до тех пор, пока земледельцы владели коровами, и на многие века спустя. Нередко самые богатые шумеры, имевшие много табличек, хранивших сведения об их богатствах, укладывали их на тонкий пласт мягкой глины, оборачивали пласт вокруг таблички и прикладывали печать к образовавшейся упаковке. Когда глина высыхала, получалось что-то вроде конверта.

К несчастью, единственным способом открыть этот конверт было разбить глину – но в таком случае, в отличие от бумажного пакета, он становился непригоден к использованию. Более удобным способом хранения сведений, стало нанесение снаружи на «упаковку» меток, информирующих о том, сколько табличек находится внутри нее, и с их кратким содержанием.

Теперь отметки на «конверте» рассказывали о табличках внутри – а те, в свою очередь, несли на себе отметки, символизирующие коров. Другими словами, наружные метки стали знаками с двойным абстрагированием от представленных ими объектов. Взаимоотношения между предметом и меткой начали перерастать в абстрактные.¹