История Венецианской республики - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 130

К тому времени дож Антонио Гримани тоже сошел со сцены — хотя успел дать своим подданным серьезный повод сожалеть, что они вообще его избрали. Это неудивительно, ведь он оказался нерешительным, медлительным и вскоре стал откровенно дряхлым. К сожалению, он также оказался упрямым, отказавшись от пожизненной пенсии в 2000 дукатов в год и пышных похорон, предложенных ему нетерпеливым сенатом в обмен на отказ от занимаемой должности. Единственным утешением было то, что, скорее всего, Гримани оставалось недолго; и весь город испытал чувство облегчения, когда 7 мая 1523 года венецианцы услышали, что он наконец испустил последний вздох. Он был похоронен как приличествовало его заслугам, в скромной церкви Сан Антонио ди Кастелло, которая почти три столетия спустя была разрушена Наполеоном, чтобы освободить место для общественных садов. ^[243]

Преемник Примани, Андреа Гритти, был значительно более впечатляющей фигурой. Высокий и красивый, он легко нес бремя своих шестидесяти восьми лет и похвалялся, что ни дня в жизни не болел. В молодости он сопровождал своего деда во время дипломатических миссий в Англию, Францию и Испанию, он свободно владел языками этих стран, а также латинским, греческим и турецким. Это последнее достижение было результатом затянувшегося пребывания в Константинополе, во время которого Гритти был арестован по обоснованному обвинению в шпионаже и заключен в тюрьму, избежав казни на колу только благодаря протекции визиря Ахмеда, своего близкого друга. Говорят тем не менее, что он был необыкновенно популярен как среди турок, так и среди европейской колонии, причем нескольких дам видели стоящими в слезах у ворот тюрьмы, когда Гритти туда вошел. Позднее он преуспел как на дипломатической, так и на военной службе — на гражданской должности — во время войны Камбрейской лиги. Он являлся действующим проведитором армии, когда 20 мая 1523 года его избрали дожем. Возможно, это удивительно ввиду его заслуг, но ему так и не удалось расположить к себе народ Венеции, который надеялся, что изберут его главного соперника, Антонио Трона, а потому толпа глухо и недружелюбно гудела: «Ум, ум, трум, трум», когда Гритти совершал церемониальный обход пьяццы Сан-Марко. Но ни тогда, ни потом его непопулярность не имела особого значения.

По-видимому, избиратели предпочли Андреа Гритти главным образом из-за его дипломатического опыта, поскольку его возвышение произошло в то время, когда республика была вовлечена в крайне деликатные переговоры с империей. Оказалось, что Карл V в качестве правителя очень отличался от своего деда — отличался не только богатством и огромностью владений, но характером и политическими устремлениями. «Господь поставил вас на путь, ведущий к всемирной монархии», — сказал его великий канцлер Меркурино де Гаттинара во время восшествия Карла на престол, и он никогда не забывал об этом. Дело было не в личном тщеславии императора, он полагал эту задачу священным долгом, исполнением божественного замысла, согласно которому христианский мир должен быть объединен политически и духовно под знаменем его империи. Тогда и только тогда христиане смогут изгнать вторгнувшихся неверных и, когда благополучно справятся с турками, направят объединенные силы против Мартина Лютера и его шайки еретиков.

Такова была цель, которой Карл посвятил свою жизнь, и по крайней мере в тот момент всемогущий Господь был на его стороне. За те четыре года, что Карл был на троне, его позиции неизменно усиливались за счет его главного соперника, короля Франции. Карл не только вернул Милан и Ломбардию; с помощью дипломатии ему удалось заручиться поддержкой английского короля Генриха VIII. Соглашение должно было быть скреплено его обручением с дочерью Генриха Марией — девочка, хотя ей было всего шесть лет, ранее была обручена с Франциском — и затем было подтверждено в Виндзоре, когда Карл лично приехал в Англию в 1522 году. В том же году войска Карла отразили новые атаки французов в Италии и захватили Геную. Тем временем в Риме один удобный папа сменился другим, который, будучи близким другом императора, обладая тесными связями с империей, обещал быть еще более податливым.

Венеции пришло время пересмотреть свою позицию. Ее союз с Францией все больше становился обузой, особенно с тех пор как недавняя триумфальная кампания императора прошла под громко звучащим повсюду лозунгом «освобождения Италии от тирании французов». С другой стороны, разногласия республики с империей было нелегко урегулировать. Даже колеблющийся, медлительный старый Максимилиан с большим трудом шел на компромисс в вопросах, касающихся владений, которые он считал принадлежащими империи. Карл, взойдя на престол, немедленно поднял несколько старых спорных вопросов, которые, как надеялись венецианцы, были благополучно забыты в Брюсселе в 1516 году. Переговоры упорно продолжались, и наконец 29 июля 1523 года, меньше чем через три месяца после избрания Гритти. Венеция заключила в Вормсе официальное соглашение с империей, в соответствии с которым в обмен за уплату 200 000 дукатов в течение восьми лет она могла сохранять все бывшие имперские земли в своем владении. Каждая из сторон согласилась защищать итальянские владения друг друга, кроме того случая, когда в роли агрессора выступал папа; каждая из сторон обещала обеспечить охранные грамоты подданным друг друга, со свободой торговли и проживания. Сверх того Венеция взяла на себя обязательство послать в любое время, если потребуется, двадцать пять галер для защиты Неаполя, за исключением того случая, когда эти галеры понадобятся республике для войны с турками. Поручителями для соглашения — которое было также подписано Франческо II Сфорца, сыном Лодовико иль Моро, которому император обеспечил трон Милана, — должны были совместно выступить папа и Генрих VIII, они оба были лично приглашены присоединиться к нему.

Затем, возможно не без некоторого смущения, дож написал королю Франции. Венеция, объяснял он, была вынуждена заключить соглашение, потому что не прибыли французские войска, без которых она не может надеяться выстоять в одиночку. Она также хотела уважить неоднократно повторяемые пожелания папы о всеобщем мире в Европе. Поэтому Франциск ни в коем случае не должен понимать это новое развитие событий как враждебный акт; наоборот, дружба между двумя странами осталась неизменной, во всяком случае со стороны Венеции. Самое последнее, чего может желать республика, так это любого возобновления военных действий между силами христианского мира в то время, когда воинство неверных становится сильнее и с каждым часом все более угрожает Восточной Европе.

По крайней мере здесь Андреа Гритти не погрешил против истины. В течение сорока двух лет со смерти Мехмета Завоевателя Венеция находилась в состоянии войны с Османской империей только четыре года — с 1499 по 1503 — и в значительной степени потому, что миролюбивый султан Баязет ощущал угрозу. Даже после того, как Баязет уступил трон своему сыну Селиму Жестокому в 1512 году, временное затишье продолжалось — насколько это касалось Европы — так как Селим, к счастью, посвятил большую часть своей немалой энергии задаче объединения своих мусульманских владений на Востоке. Через восемь лет Селиму наследовал его первенец Сулейман — который вскоре стал известен как Великолепный — и ситуация сразу же изменилась. Сулейман не терял времени. В 1521 году он успешно осадил крупную венгерскую пограничную крепость Белград и в следующем году направил многочисленные войска на Родос, где более двух столетий рыцари ордена Святого Иоанна сохраняли государственную независимость и где постоянно воевали с турецким флотом. Однажды, сорок лет назад, рыцари уже пережили турецкое нападение и после героического сопротивления в конце концов изгнали захватчиков обратно на материк; но на этот раз их старые враги были слишком сильны. 21 декабря 1522 года после затяжной осады и только ради гражданского населения рыцари капитулировали в обмен на обещание, что им будет позволено безопасно уйти с острова — обещание, о котором позднее Сулейман имел основания пожалеть, так как это дало рыцарям возможность в течение десяти лет создать новое государство на Мальте, — и к концу года родоссцы покинули остров.