Мировая история - читать онлайн книгу. Автор: Джон Робертс, Одд Уэстад cтр.№ 271

Авторы некоторых из этих мер предполагали, и справедливо, что мрачные пророчества Томаса Мальтуса с годами все больше предавались забвению и бедствия, которых он боялся, где-то задерживались. Демографические бедствия все-таки посетили Европу в XIX веке; Ирландии и России достались страшные голодные годы, и во многих других местах сложились близкие к голоду условия. Но такие бедствия становились явлением все более редким. Поскольку голод и нехватку продовольствия в передовых странах удалось ликвидировать, эпидемии, в свою очередь, тоже перестали наносить былой демографический ущерб. Между тем Европе к северу от Балкан достались два продолжительных периода фактически безмятежного мира – с 1815 по 1848 и с 1871 по 1914 год; война, которую Мальтус назвал еще одним тормозом роста народонаселения, тоже выглядела меньшим злом, чем раньше. Наконец, его диагноз фактически вроде бы опровергался, когда увеличение населения сопровождалось повышением уровня жизни, что показало продление среднего срока жизни. Пессимистам оставалось разве что напомнить (с полным на то основанием) о том, что Мальтусу никто не пытался возражать; а случилось как раз то, что продовольствия в Европе оказалось намного больше, чем все предполагали. Из такого вывода совсем не следовало, что предложение продовольствия не имело своих пределов.

Фактически проявлялось еще одно из нескольких великих исторических изменений, которые на самом деле послужили преобразованию базовых условий человеческой жизни. Его вполне обоснованно можно назвать революцией в производстве продовольствия. Самые ее начала мы проследили выше. В XVIII веке работники европейского сельского хозяйства уже обрели способность получать приблизительно в два с половиной раза больший урожай, чем считалось нормой во времена Средневековья. Теперь они могли использовать новые, еще более совершенные аграрные приемы. Урожайность предстояло поднять на еще более высокие уровни. Ученые подсчитали, что приблизительно с 1800 года отдача сельского хозяйства в Европе росла темпами около 1 процента в год, опережая все предыдущие периоды истории. А еще интереснее то, что со временем европейская промышленность и торговля обеспечили наполнение крупнейших кладовых в остальных уголках мира.

Оба этих изменения произошли в силу единственного процесса, который составляло ускорение оборота капиталовложений в производственные мощности, позволившее Европе и Северной Америке к 1870 году сосредоточить величайшее на всей поверхности земного шара богатство. Фундаментом этого богатства служило сельское хозяйство. Народ говорил о «революции в сельском хозяйстве», и, если при этом не предполагать стремительного скачкообразного изменения, такое определение можно считать вполне приемлемым; никаким еще определением нельзя достовернее описать мощный подъем в мировой отдаче производства, произошедший между 1750 и 1870 годами (а позже даже превзойденный). Но следует помнить о большой сложности наблюдавшегося тогда процесса, требовавшего многочисленных и разнообразных источников ресурсов, а также связанного с прочими секторами экономики самыми неразрывными нитями. Таким представляется только один аспект глобального экономического изменения, коснувшегося в конечном счете и континентальной Европы, и Америки с Австралазией тоже.

Разобравшись с важными оговорками общего характера, можно переходить к частностям. К 1750 году Англия располагала самым передовым сельским хозяйством в мире. В нем применялись наиболее совершенные на тот момент приемы, а интеграция сельского хозяйства с коммерческой рыночной экономикой в Англии ушла дальше, чем в остальной Европе, и передовые позиции сохранялись за англичанами на протяжении еще одного столетия или около того. Европейские фермеры посещали Британские острова, чтобы перенять новые методы, приобрести домашний скот и машинное оборудование, а также выслушать рекомендации. Между тем английский фермер, пользовавшийся благоприятным моментом установления мира на родине (то, что на британской земле после 1650 года не происходило никаких крупномасштабных и затяжных военных действий, принесло буквально неисчислимые выгоды английской экономике), и растущее население, покупавшее аграрную продукцию, давали доходы, преобразовывавшиеся в капитал для дальнейшего совершенствования хозяйства. Его готовность инвестировать появившиеся доходы на такие цели послужила на тот момент оптимистическим ответом на потенциальные деловые перспективы, но по ней можно судить еще и о глубинных процессах внутри английского общества. Преимущества совершенных форм обработки земли и животноводства перешли в Англию к частным лицам, которые владели собственными угодьями или пользовались ими на правах аренды на условиях, диктовавшихся реалиями рынка. Английское сельское хозяйство входило составной частью в капиталистическую рыночную экономику, в которой даже земля рассматривалась практически таким же товаром, как любые другие. Ограничения на ее использование, знакомые жителям европейских стран, исчезали все стремительнее с момента конфискации Генрихом VIII церковной недвижимой собственности. После 1750 года последняя крупная стадия этой конфискации проходила на рубеже веков с потоком законов об огораживании общинных земель (знаменательно совпавшим с высокими ценами за зерно), которые предназначались для закрепления в интересах частной прибыли традиционных прав английского крестьянина на пастбище, топливо или прочие хозяйственные блага. Одно из самых поразительных различий между английским и европейским сельским хозяйством в начале XIX века заключалось в том, что традиционный крестьянин в Англии практически исчез. В Англии появились батраки и мелкие земельные собственники (арендаторы), а огромному европейскому сельскому населению из частных лиц, пользовавшихся некоторыми, пусть даже крохотными юридическими правами, связывающими их с почвой посредством общинного использования, и массе мелких наделов на Британских островах места не нашлось.

Внутри системы, образованной с помощью всеобщего благосостояния и английских социальных атрибутов, обеспечивался непрерывный технический прогресс. На протяжении долгого времени он по большому счету шел с переменным успехом. Ранние селекционеры породистого скота преуспели не благодаря своим знаниям химии, пребывающей в подростковом возрасте, или генетики, еще не открытой, а потому, что пользовались интуицией, наработанной в ходе оправдывавшей себя практики. И даже при этом их достижения внушали восхищение. Внешний облик домашнего скота, украсивший пейзаж английских пастбищ, стал совсем иным; тощие овцы Средневековья, хребты которых в профиль напоминали готические арки монастырей, подвергшиеся селекции, уступили место тучным, довольным на вид животным, известным нам сегодня. «За гармонию, причем совершенную» – так звучал тост на вечеринках английских фермеров XVIII столетия. Изменилось и внешнее восприятие ферм. Все шире внедрялся водоотвод и огораживание угодий забором, поэтому открытые поля средневековых времен, пролегавшие узкими полосами, возделыванием каждой из которых занимался отдельный крестьянин, уступили место огороженным полям, обрабатывавшимся попеременно и составлявшим огромное лоскутное одеяло английской сельской местности. Машинное оборудование на некоторых из таких полей применялось уже к 1750 году. В XVIII веке применению и совершенствованию этого оборудования посвятили большое внимание, но на самом деле его вклад в повышение отдачи земледелия до конца 1800 года, когда появлялось все больше крупных полей, позволивших повысить продуктивность относительно затрат, выглядел весьма незначительным. Все это происходило незадолго до того, как паровые машины стали применять в качестве приводов для молотилок; с выводом локомобилей на английские поля открывался путь, ведущий в конечном счете к практически полной замене мускульных усилий машинной мощью на ферме XX века.