Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Дж. Хобсбаум cтр.№ 111

Возможный ответ на этот вопрос кроется в резком увеличении численности студентов. Во Франции в конце Второй мировой войны было менее юо тысяч студентов. К 1960 году их количество превысило 2оо тысяч, а в течение следующих десяти лет увеличилось до 651 тысячи (flora, p. 582; DeuxAns, 1990, р. 4)- (В течение этих десяти лет число студентов-гуманитариев увеличилось почти в три с половиной раза, а число студентов, изучающих общественные науки,— в четыре раза.) Самым скорым и прямым последствием стало возникновение неизбежной напряженности между первым поколением студентов, стремительно влившимся в университеты, и самими учебными заведениями, которые ни психологически, ни организационно, ни интеллектуаль-

* Среди этих редких исключений—Россия, где, в отличие от других коммунистических стран Восточной Евроны и Китая, студенты не были влиятельной и даже заметной силой в годы разрушения коммунизма. Демократическое движение в России описывалось как «революция сорокалетних», за которой наблюдала денолитизированная и деморализованная молодежь.

324

«Золотая эпоха»

но не были готовы к такому наплыву. По мере того как все больше молодежи получало возможность учиться (во Франции в 1950 году студенты составляли 4% населения, а в 1970 году— 15)5%). поступление в университет перестало быть исключительной привилегией, которая сама по себе уже являлась наградой, и студенты чувствовали себя все более вольно. Снятие прежних ограничений, которые высшая школа налагала на молодых (и в основном небогатых) студентов, вызывало все большее недовольство начальства. Недовольство университетских властей легко переходило в недовольство власти вообще, что склоняло западных студентов к левым взглядам. Поэтому не вызывает удивления, что 1960-6 годы стали десятилетием студенческих волнений. В различных странах они усиливались благодаря особым обстоятельствам, например враждебному отношению к войне во Вьетнаме в США (т. е. к военной службе), расовой дискриминации в Перу (Lynch, p. 32—37), однако явление это было слишком широко распространенным, чтобы объяснять каждый частный случай.

Тем не менее, в более общем смысле, эта новая студенческая прослойка находилась, так сказать, под опасным углом по отношению к остальному обществу. В отличие от других ранее появившихся классов и социальных групп, она не имела устойчивой ниши в обществе и сложившейся модели отношения к нему. Разве можно было сравнивать новые армии студентов с относительно малочисленными их довоенными количествами (в имевшей высокий уровень образования Германии 1939 года было всего 40 тысяч студентов), когда студенческий период являлся лишь начальной стадией в жизни среднего класса? Во многом само существование этой

новой прослойки вызывало вопросы об обществе, которое их породило, а от вопросов до критики только один шаг. Как они вписывались в это общество? Что оно собой представляло? Сама молодость студенческих сообществ, сама глубина возрастной пропасти между этими детьми послевоенного мира и их родителями, которые помнили прошлое и могли сравнивать его с настоящим, делали эти вопросы более острыми, а отношение молодежи более критическим. Ведь недовольство молодых не могло нивелироваться сознанием того, что они живут во времена поразительных улучшений, о которых их родители и не мечтали. Наоборот, они считали, что все можно сделать по-другому и гораздо лучше, даже когда не знали, каким образом. Старшее поколение, привычное к годам трудностей и безработицы, не ожидало такой массовой радикализации в то время, когда экономических причин для нее в развитых странах было меньше, чем когда-либо раньше. Взрыв студенческого недовольства возник на самом пике мирового промышленного бума потому, что был направлен, пусть слепо и неосознанно, против того, что они считали основной чертой этого общества, а не против того, что старое общество недостаточно хорошо. Парадоксально, что толчок к новому радикализму, исходивший из прослойки, не имевшей эконо-

Социальная революция 1$45 — *990 годов

мических причин для недовольства, стимулировал даже группы, привыкшие к объединению на экономической основе, которые поняли, что могут спросить гораздо больше с нового общества, чем раньше. Самым прямым следствием европейских студенческих выступлений стала волна стачек рабочих, требовавших повышения заработной платы и улучшения условий труда.

III

В отличие от сельского населения и учеников колледжей, промышленный рабочий класс не испытывал демографических потрясений вплоть до igSo-x годов, когда его численность стала заметно сокращаться. Это вызывает удивление, принимая во внимание, как много разговоров о «постиндустриальном обществе» ходило еще в 1950~^е годы и сколь революционными были преобразования в технологиях производства, большинство которых сокращало или вообще исключало человеческий труд, а также учитывая, что политические партии и движения, опиравшиеся на рабочий класс, начиная с 1970-х годов переживали период кризиса. Однако широко распространенное мнение о том, что старый промышленный рабочий класс исчезает, не подтверждалось статистикой, по крайней мере в мировом масштабе.

За исключением США, где число рабочих, занятых в промышленном производстве, начало

уменьшаться с 1965 года, а в ig/o-e годы этот процесс значительно ускорился, количественно

промышленный рабочий класс в «золотую эпоху» оставался стабильным даже в старых

промышленно развитых странах *, составляя примерно треть всего работающего населения.

Фактически в восьми странах из двадцати одной, входившей в Организацию экономического

сотрудничества и развития (ОЭСР) — клуб самых развитых стран, в период между 1960 и 1980-1*

и годами егс численность даже продолжала увеличиваться. Количество рабочих выросло и в

новых промышленных центрах некоммунистической Европы и затем оставалось стабильным до

1980 года. В Японии оно резко увеличилось, а затем оставалось на одном уровне в 1970-6 и 198о-е

годы. В коммунистических странах, где шла интенсивная индустриализация, особенно в

Восточной Европе, количество рабочих увеличивалось быстрее, чем когда-либо раньше, что

наблюдалось и в странах третьего мира, где также осуществлялась индустриализация,—в

Бразилии, Мексике, Индии, Корее и др. Одним словом, в конце «золотой эпохи» в мире имелось

гораздо большее число рабочих вообще и промышленных рабочих в частности, чем когда-либо

раньше. За очень малым исключением, таким как Великобритания, Бельгия и США, в 1970 году

рабочие составляли большую часть всего ра* Бельгии, Западной Германии, Великобритании, Франции, Швеции, Швейцарии.

32б

«Золотая эпоха»

ботающего населения, чем в 1890-6 годы в странах, где тогда началось резкое возникновение многочисленных социалистических партий. Лишь в 8о-х и 9О-х годах двадцатого века мы можем заметить признаки значительного сокращения числа рабочих.