Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914 - 1991 - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Дж. Хобсбаум cтр.№ 179

только младшие школьники. Они продолжали ходить на выборы и на демонстрации даже после исчезновения серьезных наказаний за инакомыслие. Одна из причин, объясняющих особо яростное обличение системы в странах типа ГДР и Чехословакии, заключалась в том, что «подавляющее большинство граждан принимало участие в показных выборах просто чтобы избежать неприятностей, которые, впрочем, уже дав* Даже такой страстный нротивник коммунизма, как Александр Солженицын, начинал свою писательскую карьеру в рамках системы, которая из реформаторских соображений позволила издать его первые произведения.

510 Времена упадка Крах социализма 5 ^- "7

но никого не пугали; все ходили на обязательные демонстрации. (...) Осведомители легко покупались за мизерные привилегии. Люди часто соглашались доносить после весьма мягкого внушения» (Kolakowski, 1992, р- 55—56).

При этом в систему не верил уже никто, даже ее руководители. Власти, несомненно, очень удивились, когда «массы» отбросили былую пассивность и отказались подчиняться — вспомним, к примеру, запечатленное фотокамерой в 1989 году удивление президента Чаушеску: собравшаяся на площади толпа почему-то свистит, а не аплодирует ему. Причем в изумление коммунистических вождей поверг не сам факт неповиновения, а активность народа. В решающие моменты ни одно коммунистическое правительство Восточной Европы не отдало приказа стрелять в своих граждан. Все они мирно сложили с себя полномочия; исключением стала разве что Румыния, но и там сопротивление было недолгим. Возможно, восстановить порядок и не удалось бы — но власти даже и не пытались сделать это. Нигде не было видно убежденных коммунистов, готовых погибнуть в казематах за свою веру или хотя бы за довольно впечатляющие результаты сорокалетнего коммунистического строительства. Да и что они стали бы защищать? Экономические системы, неполноценность которых на фоне экономики Запада бросалась в глаза, которые понемногу разваливались и не поддавались реформированию, несмотря на серьезные и умные попытки сделать это? Системы, полностью утратившие те рациональные основания, в которых черпали свою веру коммунистические «кадры» прошлого, т. е. убеждение в том, что социализм превосхрдит капитализм и в будущем придет ему на смену? Кто теперь мог верить в такие вещи, казавшиеся вполне правдоподобными в 1940-6 или даже 1950-е годы? Социалистические страны ныне не только не сохранили единство, но и воевали друг с другом (как, например, Китай и Вьетнам в начале igSo-x годов), а значит, и единого «социалистического лагеря» больше не было. Советский Союз, страна Октябрьской революции, все еще оставался одной из двух сверхдержав — но это все, что осталось от былых надежд. При этом все правительства социалистических стран, за исключением Китая, как и большинство коммунистических партий третьего мира, прекрасно понимали, сколь многим они обязаны существованию этого «противовеса» экономическому и стратегическому господству США. Но в настоящее время СССР явно тяготился непосильной военно-политической ношей, и вскоре даже не зависящие от Москвы коммунистические государства (Югославия, Албания) почувствовали, насколько серьезно их ослабит исчезновение второй сверхдержавы.

Как бы то ни было, время настоящих коммунистов прошло, причем как в Европе, так и в СССР. В 1989 году лишь немногие люди моложе шестидесяти лет помнили Вторую мировую войну и движение Сопротивления, связавшие воедино патриотизм и коммунизм, а для пятидесятилетних это время было уже довольно далеким прошлым. Для многих граждан Восточной Европы легитимность их государств основывалась только на официальной риторике и рассказах стариков *. Более молодые члены партии были уже не коммунистами в прежнем смысле слова, а просто мужчинами и женщинами, делавшими карьеру в странах, которым выпало развиваться при социализме. По мере того как времена менялись, они, если позволялось, с легкостью расставались с прежними взглядами. Короче говоря, люди, управлявшие странами-сателлитами СССР, либо утратили веру в коммунизм, либо вообще никогда ее не имели. Пока система функционировала, они действовали по ее правилам. Когда стало ясно, что Советский Союз отпустил их в свободное плавание, реформаторы (как в Польше и Венгрии) постарались договориться о мирном отказе от коммунизма, а сторонники «твердой линии» (как в Чехословакии и ГДР) просто пребывали в ступоре до тех пор, пока не становилось ясно, что граждане больше их не слушаются. Но в обоих случаях, осознав, что их время истекло, коммунисты уходили без шума. Это, кстати, выглядело своего рода местью западным пропагандистам, уверявшим, что «тоталитарные» режимы никогда не сдаются просто так.

На смену им на короткое время приходили мужчины и (гораздо реже) женщины, представлявшие инакомыслящих или оппозицию, которые инициировали те самые акции процесса, что служили «последним звонком» прежнему режиму. За исключением Польши, где основу оппозиции составляла Церковь и профсоюзное движение, новое руководство восточноевропейских стран состояло из смелых, но немногочисленных интеллектуалов, которые вдруг оказывались во главе масс; как и во время революции 1848 года, среди них было немало ученых и людей искусства. Ненадолго философы-диссиденты (Венгрия) или историки-медиевисты (Польша) становились президентами или премьер-министрами, а драматург Вацлав Гавел был избран президентом Чехословакии при поддержке довольно эксцентричных советников, от скандального американского poF-музыканта /.о аристократа из рода Габсбургов (князя Шварценберга), Шли бесконечные дискуссии о «гражданском обществе»—о совокупности добровольных общественных организаций или частных инициатив, которые заменят собой авторитарное государство, и о возврате к истинным принципам революции, позже искаженным большевиками**.

* Все было несколько ииаче в таких коммуиистических странах третьего мира, как Вьетнам, где борьба за независимость продолжалась до середины igyo-x годов, а значит, гораздо большее число людей иеносредствеиио в ией участвовало.

** Автор хорошо номиит одиу дискуссию иа вашиигтоиской коифереиции 1991 года. Посол Иснаиии в США охладил тогда ныл присутствующих, ианомиив, что носле смерти генерала Фраико в 1975 году студенты и бывшие студенты, многие из которых разделяли либеральио-коммуиистические взгляды, пребывали в аналогичной эйфории. «Гражданское общество», сказал ои, просто означало, что молодым идеологам, иа короткое время заговорившим от лица всего народа, хотелось думать, что такая ситуация сохранится навсегда.

510 Времена упадка

К сожалению, как и в 1848 году, момент свободы и истины оказался мимолетным. К политическому руководству вскоре пришли люди, которые обычно и занимают подобные должности. «Национальные фронты» и «гражданские движения», создававшиеся по принципу ad hoc, распадались так же быстро, как и возникали.

Нечто подобное происходило и в Советском Союзе, где до августа I99¹ года распад партийногосударственного аппарата протекал не особенно быстро. Все более очевидным становился провал перестройки; соответственно падало доверие к Горбачеву, чего не понимали на Западе, где популярность советского лидера оставалась оправданно высокой. В итоге президенту СССР приходилось постоянно лавировать, вступая в союзы и альянсы с различными политическими группировками, которые возникли с развитием советского парламентаризма. Это в свою очередь лишило его доверия со стороны как ранее поддерживавших его реформаторов, так и отступающих партийных структур. Горбачев войдет в историю как трагическая фигура, подобно «царю-освободителю» Александру II (1855—i88i), который разрушил то, что стремился реформировать, и, занимаясь этим, погиб сам *.