Вожди и заговорщики - читать онлайн книгу. Автор: Александр Шубин cтр.№ 26

Оправдываясь, Каменев ссылался на коллективность руководства: «Я не снимаю с себя ни капли ответственности за все это дело, но я утверждаю, что все основные элементы нашей хозяйственной политики были утверждены и разработаны и все целиком были одобрены Политбюро» ^[159]. Каменев объяснял, что сбои в плане вызваны непредсказуемыми колебаниями мирового рынка. В ответ на предложение Кагановича повысить экспортные цены на хлеб Каменев отвечает: «И мы бы не прочь… если Нью — Йорк и Лондон позволит». «Вот в том — то и дело!» — восклицает Троцкий, который уже давно предупреждал, что без мировой революции НЭП не может быть устойчивым. Каменев тем временем продолжил свою мысль: «А там… нет ни Политбюро, ни Совнаркома…» ^[160] Пока в Лондоне и Нью — Йорке нет советской власти, а в СССР преобладают рыночные отношения, говорить о реалистичных планах (а значит и о марксистском социализме) не приходится. То мировая конъюнктура, то крестьянство будут поправлять советское правительство, вносить «поправки крестплана к нашему госплану» ^[161], — как говорил министр финансов Григорий Сокольников.

Крестьяне дадут хлеб только в обмен на промышленные товары. «Начиная с этого, проблемы индустриализации становятся центральными в партийных дискуссиях 1926–1927 гг.» ^[162], — пишет С. В. Цакунов. Получить достаточное количество качественных промтоваров возможно, если промышленность значительно увеличит свою производительность труда. Для этого необходимо техническое переоснащение — либо за счет ввоза оборудования из — за рубежа, либо путем строительства машиностроительных, металлургических и энергопроизводящих предприятий в СССР. Но для этого тоже нужно ввозить технологии и оборудование из — за рубежа. А для этого — вывозить сельскохозяйственную продукцию. Гордо заявив о строительстве социализма в одной стране, Сталин должен был идти на поклон к капиталистическому Западу и к крестьянству. Каменев, Зиновьев и Троцкий считали такой путь недальновидным.

«Новая оппозиция»

Различие во взгляде на стратегию быстро стало выливаться в мелкие конфликты внутри «руководящего коллектива», которые накапливались с каждым месяцем. Бухарин, Сталин, Каменев и Зиновьев спорили и раньше. Сталин мог выступить и против Бухарина (он заставил своего союзника признать ошибочность лозунга «обогащайтесь»), и против Зиновьева (как в вопросе о сохранении Троцкого в Политбюро). Оставаясь в центре, Сталин следил за нараставшей схваткой «школ» Бухарина и Зиновьева. Молодые сторонники двух теоретиков спорили между собой и все чаще стали «задевать» членов руководства. В январе на конференции ленинградской парторганизации секретарь райкома Д. Саркис резко раскритиковал Бухарина, обвинив его в синдикализме за идею о широкой автономии крестьянских организаций. Это был первый сигнал недовольства ленинградских лидеров курсом большинства Политбюро. Центр также был недоволен Ленинградом. То комсомольская организация города пытается собрать межрегиональную конференцию в обход ЦК ВЛКСМ, то ленинградское руководство требует создания своего теоретического журнала, хотя теория — прерогатива Москвы. Зиновьев может выступать с теоретическими изысканиями, как член Политбюро, но не как лидер ленинградской организации. Уже в марте Орджоникидзе с горечью писал Ворошилову: «обе стороны готовятся к взаимному истреблению» ^[163]. Но до декабря 1925 г. лишь узкий круг партийных функционеров знал, что «ленинское ядро» раздирают острые противоречия.

Впервые большевики делились на фракции по принципу «кто где живет». Не потому что они так думают, а потому что они подчиняются спорящим между собой партийным вождям: «Достаточно только продумать значение того факта, что в Ленинграде была принята единогласно или почти единогласно резолюция, направленная против ЦК, в то время, как московской организацией единогласно, без единого воздержавшегося, принята резолюция, направленная против Ленинграда» ^[164], — комментировал Троцкий. Столкновение дисциплинированных кланов вместо обсуждения платформ — такой будет теперь характер борьбы в большевистской партии. Признаки этого наметились раньше, когда дисциплинированная партийная масса противостояла оппозиции. Но теперь и оппозиция была построена как военная организация, подавляющая сторонников большинства Политбюро на своей территории.

В Питере сложилась первый, но не последний территориальный клан номенклатуры на территории России. Памятуя о грузинском деле, Сталин понимал опасность этого процесса для его идеи монолитной партии — государства. Могущественные империи, создаваемые бюрократией в течении тысячелетий, рушились по мере образования автономных территориальных кланов. Вчера — влиятельный чиновник, завтра — феодал, презрительно отказывающийся подчиняться бессильному столичному императору. Но история не стоит на месте — теперь фрондирующие вельможи — еще и теоретики, выступающие в защиту беднейших слоев общества.

Сталина, Бухарина и других лидеров раздражала претензия Зиновьева и Каменева на роль «хранителей ленинизма», которые вольны определять, что соответствует догме, а что — нет. При всем догматизме большевиков такая инстанция «идеологического контроля» препятствовала выработке новой стратегии партии в меняющихся условиях НЭПа. Но пока Зиновьев и Каменев были признанными теоретиками, толкователями заветов Ленина. Через год после смерти Учителя Зиновьев решил суммировать его взгляды в двух работах: в статье «Философия эпохи» и книге «Ленинизм». «Философия эпохи» по Зиновьеву заключается в равенстве. НЭП основан на допущении неравенства. Следовательно, «Нэп наряду с тем, что мировая революция откладывается, среди других опасностей таит в себе опасность перерождения». ^[165] Перерождение пролетарской диктатуры заключается в расслоении на бедных и богатых, в предсказанном Устряловым «термидоре». Зиновьев считал, что нужно нейтрализовать крестьянство, которое объективно противостоит пролетарской диктатуре. Теперь его можно было, как и Троцкого, обвинить в подрыве «союза» с крестьянством. Но левое крыло Политбюро не верило в этот «союз». Они не верили в союз с крестьянством, в котором видели усиление сельской буржуазии. Каменев говорил по этому поводу: «хлеб в большей доле у такого нашего „союзничка“, который, пожалуй, упрется и который может сопротивляться» ^[166].

«Философия эпохи» резко расходилась с теорией построения социализма в одной стране. По мнению Сталина, в статье «есть деревенская беднота, есть кулак, есть капиталист, есть выпады по адресу Бухарина (атаковать союзника по фракции публично — это настоящее преступление в глазах Сталина — А. Ш.), есть эсеровское равенство (Сталин знает, что равенство Зиновьева — не эсеровское, не крестьянское, а бедняцко — пролетарское — Сталину нужно заранее защититься от упреков в близости его эсерам), есть Устрялов, но нет середняка и кооперативного плана Ленина, хотя статья и называется „Философия эпохи“. Когда тов. Молотов прислал мне эту статью (я был тогда в отъезде), я ответил грубой и резкой критикой. Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю» ^[167]. Сталин бравировал своей грубостью, которая ставилась ему в вину Лениным. Оборачивая грубость из тяжкого обвинения в достоинство, Сталин дезавуировал «завещание» Ленина о своем устранении. Ведь именно устранения Сталина с поста Генсека теперь требовали и Зиновьев с Каменевым. Повод был очень существенный — в условиях раскола «фракции ленинцев» секретариат ЦК взял на себя реальную власть, подмяв расколотое Политбюро. Вопросы к заседаниям Политбюро готовил секретариат, согласовывал решения с большинством Политбюро, после чего на официальных заседаниях утверждались решения, независимо от того, что говорили Зиновьев, Каменев и Троцкий. Вопросы, выносившиеся на обсуждение Зиновьевым и Каменевым, бесконечно откладывались. Внезапно отстраненные от власти вожди требовали полновластия Политбюро и превращения секретариата в технический орган. Сталин цинично возражал: «Разве Политбюро не полновластно?» ^[168] Это он говорил людям, которые с ним создавали фракцию ленинцев. Но теперь она рассыпалась. Дзержинский заявил о выходе из «фракции ленинцев». Но вообще — то «железный Феликс» остался фракционером и позднее постоянно поддерживал большинство Политбюро. Действия зиновьевцев он назвал «Кронтштадтом внутри партии» (имелось в виду Кронштадтское восстание против большевиков под социалистическими лозунгами) который раскалывает единство и тем расчищает дорогу термидору и будущему Бонапарту ^[169]. Дзержинский считал, что опасность нового Бонапартизма исходит не от тихого умеренного Сталина, а агрессивного, жесткого Троцкого.