Царство Агамемнона - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Шаров cтр.№ 100

В общем, получалось, что сначала Сбарич, теперь этот фрукт, и все хотят одного – чтобы их опознали, признали за своего. Обе истории будто под копирку, но отец, который раньше никогда на память не жаловался, хоть тресни, не мог вспомнить ни того, ни другого. Правда, благодаря Алимпию со Сбаричем разобрались; теперь надо было разбираться с новым кандидатом. Впрочем, и тут всё оказалось несложным.

Петёк – так звали этого товарища, – как говорится, с нашим вам удовольствием разъяснил дело за пару минут. Уже была налита водка, а Петёк не унимался: «Дядя Коля, дядя Коля, как же вы меня не помните? Я ведь в двадцать четвертом году у вас в Протопоповском почти полмесяца прожил. У меня тогда рука была сломана, и ваша жена, вы ее якуткой кликали, мне перевязки делала, а когда я о сундук гипс разбил, кусок к куску сама обратно сложила и на клей посадила, крепче прежнего стало.

И другой раз я у вас был дома, года через четыре, наверное, или через пять, якутки тогда уже не было, вы жили один с детьми. Я пожаловался, что двое суток не жрамши, и вы мне полситного дали, целую кастрюлю пшенки и чай с сахаром. В общем, накормили от пуза, а пока ел, о житье-бытье расспрашивали и всё шутили, что я крестный Сергея Ивановича Телегина, что это я его в чекисты благословил».

Понятно, – продолжала Электра, – что отец к тому времени Петька давно вспомнил. История впрямь была и потешная, и памятная, вдобавок во всех отношениях цирковая. На арене в Сокольниках Петёк каждый вечер с большим красным флагом в руках стоял на вершине пятиярусной пирамиды, которую, как атлант, держал на своих плечах Телегин.

Зрители понимали, что оттуда, с самой верхотуры, должен быть виден весь коммунизм, как он есть, и когда Петёк – ликуя, приветствуя зарю новой жизни, начинал размахивать флагом, – вскакивали с мест, чуть не полчаса стоя бисировали. Номер пользовался огромным успехом, везде, где выступал Телегин, считался гвоздем программы.

Акробатов, с которыми работал, Телегин держал в черном теле. Каждый день по многу часов изнурительных тренировок, всё больше силовых упражнений, но дело того стоило, они были знамениты, им отлично платили, главное же – за три года ни единой серьезной травмы. Телегин даже считал, что они работают с запасом и, похоже, пора нарастить пирамиду еще на ярус. Тогда номер будет совсем уж рекордным, единственным в мире. Он уже прикидывал, кого из знакомых акробатов стоит попробовать, сговорить на смотрины.

Но Бог, как известно, наказывает гордыню; в день, на который были назначены первые пробы, всё рухнуло. Вечером на представлении наш Петёк, вместо того, чтобы спокойно работать, едва увидел свой коммунизм, пришел в необыкновенный раж, размахивал и размахивал флагом, пока не потерял равновесие. Телегин относился к Петьку, как к сыну, боялся за него больше, чем за любого другого акробата из номера, и было чего бояться. С высоты, на которой без страховки работал Петёк, если сверзиться, костей не соберешь. Вот и тут, вместо того чтобы дать всем тихо-мирно спрыгнуть на опилки, Телегин попытался удержать башню, стал переступать с ноги на ногу, но, когда снова почти нашел равновесие, вдруг поскользнулся. Левая нога поехала, вся тяжесть пришлась на правую, и, падая, он напрочь порвал связки.

Петьку тоже досталось – сломал руку. Но рука срослась, стала крепче прежней, а телегинские связки залечить не удалось. Тем не менее Телегин Петька ни в чем не винил и потом, когда уже работал в ГПУ, если случались лишние деньги, ему подбрасывал. На Протопоповском эта история сделалось темой бесконечных приколов, в первую очередь потешались, конечно, над Петьком, которого коммунизм так поразил, что даже могучий Телегин не смог удержать свидетеля светлого царства – упал как подкошенный.

Отец был рад Петьку. Двадцать четвертый год был для него хорошим годом, он тогда работал на заводе «Красный пролетарий», и незадолго перед тем, наплевав, что он из семьи служителя культа, товарищи по цеху единогласно приняли его кандидатом в члены партии, еще через год якутка родила ему сына и заводской партком по собственной инициативе и на специальном заседании постановил дать новому члену коммунистического общежития имя Зорик, что, как уже говорилось, означало «Завершим Освобождение Рабочих И Крестьян».

Накануне десять партийцев, половина с дореволюционным стажем, целый день чуть не до хрипоты спорили, как назвать, у каждого было по несколько предложений, но заводской инженер-плановик сказал, что Зорик звучит лучше всего. И ласково, и без выпендрежа. В общем, по-родному звучит, как Зорька или будто заря, зори, главное – смысла в этом имени столько, что можно и решений последнего партсъезда не читать.

Так что отцу было приятно вспомнить то время, и как они тогда потешались над Телегиным с Петьком, тоже приятно. Тем более что едва сделалось понятно, что назад, в цирк, хода нет, старые телегинские приятели по спортивному обществу «Динамо» в два счета сговорили его в чекисты, покровительствовали ему и дальше.

Отец с радостью наливал Петьку рюмку за рюмкой, когда кончился один графинчик, попросил принести другой. К новому графинчику успел правильно прожариться бифштекс «Деволяй», который отец заказывать себе не стал, решил, что каре ягненка как-то надежнее, а Петёк журчал и журчал, не умолкал, радовался, что его слушает, да еще с ласковостью, такой представительный батюшка, что его и кормят и поят, от всего этого он прямо лучился. Хотя, если рассудить, то, что он рассказывал, звучало не слишком весело.

«Как кость срослась, – говорил Петёк, – я вернулся в цирк. Телегинского номера, понятно, уже не было, но я был хороший акробат, и ловкий и легкий, считал, что в каком-нибудь другом номере для меня всегда сыщется место. Я ведь и актер был сто́ящий, – говорил Петёк, – у Телегина не просто флагом размахивал, я энтузиазм выказывал, гордость советского человека, высоту, на которую он завтра поднимется, и у меня это “завтра” каждого заражало, все до последнего человека ладоши себе отбивали.

Конечно, нас держал Телегин, – продолжал Петёк, – но что он, что другие, ясное дело, только ступени, один я взошел и уже в Раю, на седьмом небе. Ну вот, а когда вернулся, оказалось, что без Телегина меня никто брать не хочет. Циркачи люди суеверные, а тут у нас решили, что я не просто так рекордный номер зарезал, что не просто так Телегин связки порвал и выпал в осадок, – беда в том, что я не фартовый. А нефартовые никому не нужны. Со мной никто не хотел работать, чуть вообще из цирка не вышибли, слава богу, вступился профсоюз. Но к акробатике уже и на пушечный выстрел не подпускали».

«И как же ты?» – спросил отец.

Петёк: «Как? Да никак; что называется, на подтанцовках: то подручным у заштатных клоунов, этим, везучий я или невезучий – без разницы, всё равно от их реприз плакать хочется; иллюзионистам ассистировал: меня и надвое распиливали, и голову, будто у Иоанна-крестителя, на блюде носили, но я больше другого не любил, когда в ящик засупонивали, совсем узенький ящик, меньше детского места, из которого младенец, когда подрастет, только и думает как выпростаться.

В общем, до тридцати пяти лет прокантовался, сейчас здесь, в Соликамске, работаю, администрирую помаленьку. У нас тут филиал Пермского цирка. Впрочем, по правде сказать, – продолжал Петёк, – я здесь, как у клоунов, на подхвате. Конечно, по мере сил пробавляюсь, но тяжело, жена больная, не работает, двое детей – всех и одеть, и накормить надо».