Царь - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Есенков cтр.№ 50

Страница

С каждым новым шагом дознания становится очевидным, что за спиной доверчивого князя Владимира скрывается другой человек, хитрый, коварный и злой, и способный к прозрению Иоанн угадывает и в истории с отравлением царицы Марии, и в новгородской крамоле злодейскую руку беглого князя, непримиримого завистника и врага, улавливает обострённым чутьём, может быть, во время дознания ещё и получает какие-либо более или менее достоверные сведения, как бы там ни было, позднее он без малейших колебаний наказывает своим послам в Литве объявить, что оба заговора, и намерение заменить его Владимиром Старицким, и намерение затащить Псков и Великий Новгород в Речь Посполитую — дело рук не кого иного, как именно Курбского. Он верно угадывает, чутьё его не подводит. После скандальных военных неудач беглый князь замирает на время, собирается с силами, укрепляет старые, заводит новые связи среди недовольных витязей удельных времён и наконец из сомнительного воеводы, во всю свою жизнь не сумевшего выиграть хотя бы одно сколько-нибудь значительное сражение, превращается в неутомимого интригана, плетущего заговоры уже не только против смертельно ненавидимого Иоанна, но и против всего Московского царства. Он обращается к польскому королю, к германскому императору, к римскому папе, по существу, почти ко всей тогдашней Европе, и зовёт, и манит, и соблазняет вести полки на Москву, чтобы свалить, сместить, уничтожить этого победоносного, удачливого во всём, а по его уверению погрязшего в ереси, ещё невиданной миром, стоящего по горло в крови, патологического злодея, московского царя и великого князя, которому ни под каким видом не может простить, что однажды, в наказание за позорное поражение под городом Невелем, тот осмелился сместить его с большого полка, и ещё больше не может простить ему действительно громких побед, каких сам князь Андрей никогда не одерживал, несмотря на всё своё безмерное хвастовство. С тем же упорством он сплетает громадную сеть тайных агентов и наводняет ими Московское царство. Через них он зовёт, и манит, и соблазняет московских князей, бояр и служителей церкви любыми средствами свалить, сместить, уничтожить этого победоносного, удачливого во всём, а по его уверению погрязшего в ереси, ещё не виданной миром, стоящего по горло в крови, патологического злодея, московского царя и великого князя, который последовательно, неумолимо наступает на их привилегии, лишает их служилых людей, истощает их вооружённые силы, оплот их своеволия, наращивает своё собственное опричное войско и при помощи этого войска подавляет любое сопротивление, в сущности, своими нашёптываниями подталкивая и без того недовольных, обеспокоенных князей и бояр под топор палача, оставаясь сам в безопасности, то есть прибегает к обычной подлости всех изменивших отечеству подлецов. Он так убедительно, так упорно и громко повествует повсюду о своих обширных потаённых связях в Москве, что его начинают считать серьёзным политиком, каким никогда не был этот авантюрист и завистник, его выслушивают внимательно, с ним вступают в переговоры, рассчитывая на то, что он действительно способен сместить Иоанна, который, внезапно усилившись, превратился в угрозу всему балтийскому побережью, возвести на московский престол своего послушного, непременно слабого ставленника и коренным образом переменить внешнюю политику Московского царства, естественно, на пользу Речи Посполитой и римскому папе, что означает по меньшей мере отторжение западных городов, искоренение православия и разорение, низведение до состояния рабства проживающего там православного населения. Кажется, беглый князь и сам начинает верить, что он значительное лицо, которому любая задача, любое предприятие по плечу. Уверяя каждого в отдельности и всех вместе, что готовит государственный переворот, он в то же время предлагает представителю германского императора своё посредничество в заключении не чего-нибудь, а союза между Московским царством и Священной Римской империей, и до того теснимой с востока империи соблазнителен этот союз с могучим русским медведем, направленный, натурально, против её врага, Оттоманской империи, того гляди овладеющей Веной, что аббат Цир не обращает внимания, насколько нелепо заключать военный союз с государем, которого не нынче, так завтра, как уверяет посредник, отрешат от власти или убьют, тем более нелепо брать в посредники именно того человека, который плетёт заговоры с единственной целью этого государя отрешить от власти или убить и заменить его другим государем, безвольным и слабым. О предложении беглого князя аббат извещает самого императора. Обрадованный император даёт согласие на переговоры. Аббат обсуждает с беглым князем статьи будущего соглашения, и отчёты о беседах с «дражайшим Курбским» регулярно ложатся на рабочий стол Максимилиана II.

Так вот, если иметь в виду, что в разноречивые сами по себе торговые интересы Великого Новгорода бесцеремонно впутывается не теряющий надежд беглый князь, становится понятной та путаница, которая открывается Иоанну в процессе дознания, настоящая мешанина: и ересь, отвергающая Новый Завет, и неправедные доходы монастырей и архиепископского двора, и намерение вступить с Литвой в союзные отношения, подобные союзным отношениям Литвы и Польши, и намерение заменить Иоанна хоть кем-нибудь, начиная с князя Владимира Старицкого, кончая невесть откуда добытым самозванцем, внезапно выступившим слегка из густого тумана, не то пресловутый Георгий, не то убиенный, но спасшийся или воскресший всё тот же удельный князь.

Всё-таки Иоанн, как кажется, не теряет присутствия духа и продолжает основательно, методично распутывать этот истерически запутанный, своеобразный клубок преступных намерений и наглого воровства. Дознание длится две недели, три недели, четыре недели, пять недель, и всё это время каждое слово подследственных записывается сменяющими один другого писцами. На Городище приводят архиепископского боярина князя Тулупова, архиепископского боярина Шаховского, дворецкого архиепископского дома Цыплятева, конюшего Милославского, Пешкова, воевод архиепископского полка. Они дают ценные показания. Нити заговора и воровства ведут не только в Москву, но и в Александрову слободу. Выясняется, что злостное нарушение исправленных грамот, лишающих большинства привилегий и монастыри, и архиепископский дом, оказалось возможным при тайном попустительстве или содействии московских подьячих, и опричных, и земских, как водится, посулами и мздой. Пока что этим важным свидетелям сохраняется жизнь, сохраняется ради очных ставок в Москве.

Попадают под следствие богатейший новгородский купец Фёдор Сырков, дьяк, возглавляющий приказное управление Великого Новгорода, с состоянием не менее двенадцати тысяч рублей серебром, его брат Алексей Сырков, большой купеческий староста Великого Новгорода, богатейший купец Тараканов. В монастырях, в палатах торговых людей проводятся обыски, ищут еретические манускрипты и записи, крамольные грамоты, переписку с Москвой и Александровой слободой, изымают все наличные средства, которые прямым путём поступают в казну царя и великого князя. Обыски дают новые, правда, косвенные, однако страшные приметы явного злодейского умысла. В Великом Новгороде, как и во многих городах Московского царства, свирепствует голод, который истощает и косой смерти косит бедных людей, а в закромах новгородских обителей хранятся громадные запасы зерна, в амбарах торговых людей скрываются такие же громадные запасы отличного русского сала. Позднее новгородский летописец возьмёт на себя грех утверждать, будто повелением Иоанна опричники сожгли и сало, и хлеб. Доказательств этой бессмыслицы никаких не приводится, а новгородский летописец сочиняет довольно много самой неправдоподобной лжи. Может быть, в порыве гнева Иоанн и отдаёт такой бесчеловечный приказ, хотя по некоторым признакам действительно сожжены были только приготовленные для продажи в Европу партии воска и льна. Чем бы ни разрешилось это открытие, порочащее богатых игуменов и торговых людей, большие запасы продовольствия во время жестокого голода среди братьев меньших изобличают не одну только жадность, но и чёрствость, и безразличие к страданиям ближнего. Однако не в одной тут жадности и чёрствости дело. Заговорщикам выгодно поддерживать голод: голодный народ гораздо легче вести за собой хоть к чёрту в зубы, стоит только пообещать, что завтра, на другой день после переворота, будут в избытке хлеб и вино, эту грязную истину знают все заговорщики. С другой стороны, торговые люди всегда, тоже во все времена, с терпением, не знающим жалости, придерживают зерно, чтобы собрать с голода сверхбарыши: там, где покупают и продают, не бывает ни чести, ни совести, ни честности. А голод в Великом Новгороде уже становится непереносимым и диким. Иоанну доносят о случаях людоедства, в особенности среди бездомных бродяг. Самым большим соблазном для голодного люда становятся оставленные на всеобщее обозрение трупы казнённых. Стремясь пресечь этот возмутительный промысел, Иоанн повелевает собрать весь бродячий и нищий народ и вывести за городские ворота, поскольку по деревням голода нет, а трупы казнённых принимаются сбрасывать в Волхов, который в районе моста не замерзает зимой и который буйными новгородцами во все времена года в обыкновенных кровавых разборках между богачами и беднотой превращается в удобное и лёгкое кладбище. Правда, окоченелые трупы отказываются тонуть, и Иоанн отряжает опричников, чтобы с лодок отталкивали тела и загоняли под лёд. Эта вынужденная мера позднее рождает легенду, летописец без тени сомнения повествует, как сотни, тысячи новгородцев без малейшей вины, это постоянный, ставший бродячим мотив, сбрасывают в Волхов живыми, сбрасывают целыми семьями, связывая попарно жён и мужей, матерей и детей. Живые люди захлёбываются обжигающей на морозе водой, однако не желают тонуть. Тогда опричники, известные изверги, связанных попарно заталкивают под лёд, колют их пиками, секирами рассекают на части, вопреки очевидному закону природы, по которому заколоть плавающего ещё как-нибудь можно, а рассечь на части нельзя, как нельзя зимой спустить под лёд тысячи, даже сотни людей, чтобы подо льдом их тела не перекрыли течения и Волхов не вышел из берегов.

Страница