Царь - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Есенков cтр.№ 59

Так Иоанн остаётся один, совершенно один. Конечно, он не в силах смириться с этой самой чувствительной, самой неожиданной, самой тяжёлой утратой. Он уговаривает, он указывает благочестивому сыну на священный долг продолжать действительно нелёгкое, однако необходимое, неизбежное дело дедов и прадедов, на высокий долг перед царством, со всех сторон окружённым врагами, ввергнутым в пучину неурядиц и заговоров, он объясняет, вновь и вновь призывая на помощь молчаливые тени великих правителей, Священное Писание и посланья апостолов, он настаивает, он, наконец, умоляет, он просит подумать, взвесить, проверить себя, назначить себе испытательный срок, а тогда, что же тогда? Разве сможет он его отпустить? Тогда, может быть, он отпустит его в монастырь, куда давно собирается сам. Между неустрашимым отцом и пошатнувшимся сыном заключается нечто похожее на договор. Иван жалует Кириллову Белозерскому монастырю громадный вклад в тысячу рублей, сумма необычная даже для царского сына, при этом он ставит условие игумену и монахам, чтобы его постригли в этом монастыре, если захочет постричься, или поминать с усердием его грешную душу, когда, по грехам своим, отойдёт в иной мир.

Таким образом, старший сын остаётся, однако по возможности всё дальше и дальше отодвигается от мирской суеты, всё больше времени посвящает постам и молитвам, наконец, принимается собирать по крупицам житие и подвиги Антония Чудотворца, именно этот труд подвижника на стезе благочестия почитая важнейшим, главнейшим трудом своей жизни, а не труд управления и суда над людьми. Разумеется, обстоятельства и воля отца принуждают его заниматься и государственными делами, но он занимается ими не по велению скорбящего сердца, а лишь несёт как необходимый крест послушания, воспринимая эти утомительные, противные его духовным влеченьям занятия не как священный долг перед памятью прародителей и перед беспокойно мятущимся царством, а как Божие тягло.

Иоанн тоже, в сущности, тянет Божие тягло, тянет уже через силу, а тягло всё разрастается, всё тяжелее придавливает его. Не успевают с Поганой лужи убрать смердящие трупы казнённых, как прибегают с Дикого поля сторожи: татары покидают становища, знать, учиняют набег. Он скликает служилых людей, целое лето полки без движения стоят на Оке, во всеоружии ожидая векового врага, по вестям о приближении хана он сам дважды выступает в Коломну со своим опричным полком, чтобы присутствием царя и великого князя крепить оборону, поскольку его земские воеводы, и Иван Бельский, и Иван Мстиславский, ленивы, неповоротливы, ненадёжны, к тому же трусливы, по беспечности и за пирами могут прохлопать татар. По счастью, орда, возможно, прознав о московских полках, не решается выйти за Перекопь, и к московским украйнам подступают отдельные беззаботные, бесстрашные шайки, этих шалых разбойников и без него нетрудно отбить, и он каждый раз спешит воротиться в Александрову слободу. По его разумению, нынче главнейшая опасность не от татар, довольно проученных и напуганных частыми поражениями, сильно поредевших от бескормицы в голодном Крыму. Нынче крымских татар направляет турецкий султан. Турки вновь должны были нагрянуть на Астрахань, верные люди доставили весть, да не нагрянули, что-то им помешало, нынешним летом дана передышка Московскому царству, стало быть, жди непрошеных гостей по весне, татары рванутся на Рязань или Тулу, турки с большими силами, чем год назад, ударят на Астрахань, а падёт Астрахань, неизбежно восстанет Казань, и вновь вся восточная украйна станет опасна, вновь татары замучат набегами, пожгут, разорят Галич, Кинешму, Кострому, подбегут под стены Москвы. Он и крымским ворам едва-едва успевает ставить жидкий, прерывистой цепью заслон, земцы порубежную службу несут спустя рукава, прячутся по своим захолустьям, а и поставят заграждение на Оке, долее месяца трудно их удержать, через два месяца, самое большее через три приходится распускать по домам, ополчение — не постоянная армия, дольше трёх месяцев не продержится в открытом-то поле да без домашних харчей. Как с таким войском прикажете оборонять далёкую-предалёкую Астрахань? Ополчение в этакую даль не пошлёшь, больше сотни московских стрельцов не посадишь, а и стрельцов надобно хлебом кормить, двух, трёх сотен не потянет казна, да и многих ли охочих людей поверстаешь в стрельцы? Только своими пространствами обширно Московское царство, однако некем эти пространства поплотней заселить, некем и защитить, нище Московское царство людьми, к тому же вольный, беспокойный народ, кто на север уходит, в Холмогоры, в Вологду, в Великий Устюг, кто перебегает за Оку и на Волгу, на только что отбитые жирные земли, урожай там хорош и дышать повольней без «волков». Нынче между Вологдой и Окой пустошь на пустоши, заброшена пашня, вкруг Москвы за монастырями не менее трети земель, обычаем и льготными грамотами напрочь выключенных из службы, прочие обращаются в лес, то тут, то там попадаются деревни и сёла без единого человека, церкви без пенья, местами самое имя хозяина пустоши позабыто, служилые люди перезывают друг из-под друга и с государственных, чёрных земель воруют наездом, как тати, землепашцев, звероловов и рыбарей, откуда взяться на царской службе стрельцам? И в Нарве, и в Изборске, и в Юрьеве по сотне сидят. Много по две, а в малых крепостях счёт стрельцам на десятки, вся надежда, что по обычаю русского человека отсидятся в осаде, пока не подойдут на подмогу полки, уж он немцев наёмных зазывает к себе, хоть на Русской земле не любят ни немцев, ни наёмных солдат, из казны во все стороны деньги летят, а доходы тощают, князья и бояре выпрашивают на пустеющие вотчины льготу, стало быть, на несколько лет освобождаются от даней и пошлин, в надежде «на пустее дворы поставити, и крестьян назвати, и пашня распахати», одной торговлей не скудеет казна, оттого он и бьётся за Ревель-Колывань и за Ригу.

И московский царь и великий князь Иоанн Васильевич отправляет послом своего верного слугу Новосильцева к константинопольскому султану Селиму будто с тем, чтобы поздравить величайшего из государей Востока с благополучным восшествием на отцов да на дедов престол, оно уж и поздно давно, да до нас вести-то звон как долго ползут, не ближний конец, а на самом деле за тем, чтобы напомнить султану Селиму, что между Константинополем и Москвой во все времена крепкая дружба была, главное же — уверить прожорливого воителя, не так и давно проглотившего большую половину Венгерского королевства и питающего надежду проглотить удивительно богатые итальянские торговые города, что в Московском царстве его мусульманская вера нисколько не стеснена. Новосильцев слово в слово должен чуть не на краю света сказать, как бесчинствовали татары на Русской земле и при дедушке, и при отце, и при малолетстве самого Иоанна, и теми причинами тщеславное казанское взятие изъяснить, с тем большей твёрдостью, что всё это несомненная правда, московскому царю и великому князю, государю неправду говорить Бог не велит. И Новосильцев послушно докладывает:

— Государь наш за такие неправды на них ратью ходил, и над ними Бог так за неправды их учинил. А которые казанские люди государю нашему правдою служат, те на государевом жаловании по своим местам живут и теперь, а государь наш от веры их не отводит, их мольбищ не рушит. Вот теперь государь наш посадил в Касимове-городке царевича Саип-Булата, мольбища и кладбища велел устроить, как ведётся в мусульманском законе, и ни в чём государь наш у царевича воли не отнял. Царевич Кайбула господствует в Юрьеве, Ибак в Сурожике, князья ногайские в Романове, все они свободно и торжественно славят Магомета в своих мольбищах, ибо у нас всякий иноземец живёт в своей вере. В Кадоме, в Мещере многие приказные государевы люди мусульманского закона. А если умерший царь казанский Симеон, если царевич Муртоза сделались христианами, то они того сами желали, сами требовали крещения. А если бы государь наш мусульманский закон разорил, то не велел бы посреди своей земли никого в мусульманском законе устраивать.