Нарушитель спокойствия - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Йейтс cтр.№ 35

А ты, Питер, меня слегка разочаровал: тратишь время на сценическое оформление, когда тебе следовало бы писать картины. Джо Барретт говорил мне… Хотя не важно, что он мне говорил. Ты и сам отлично знаешь, насколько ты талантливый художник.

– Я вернусь к живописи, мистер Эпштейн, она никуда не денется. Но сейчас я втянулся в этот кинопроект. Точнее, меня втянул Джулиан.

– Да, я не сомневаюсь в том, что наш друг Джулиан способен втянуть кого угодно во что угодно. А вы, сэр, – сказал он, подходя к Уайлдеру с бутылкой бренди, – не откажетесь немного просветить меня насчет… этого фильма? Насколько я понимаю, действие происходит в психиатрической клинике? В Бельвю?

– Именно так. Видите ли, у меня накопилось довольно много материала на эту тему, и я всегда любил кино. История с Бельвю показалась мне вполне подходящей для экспериментального фильма, вот и все.

– Хм. Вы психолог по профессии, мистер Уайлдер?

Только теперь стало ясно, что Эпштейн не знал всей правды. Ученики ему не рассказали – да и с какой стати? Зачем вообще кто-то должен рассказывать кому-то подобные вещи? Но уже в следующий миг сам Уайлдер, поддавшись непонятному импульсу, ляпнул:

– Нет. Вообще-то, я был в Бельвю пациентом.

– Вот как?

– Но только одну неделю, – поспешил добавить он, – да и то потому, что попал туда накануне выходных и Дня труда. Но как бы то ни было…

В смятении слыша собственный голос, он удивлялся, почему было не назваться социальным или медицинским работником? Ребята не стали бы его разоблачать. Тогда почему он вдруг начал выворачиваться наизнанку перед этим Эпштейном? Чтобы показаться ему более достойным интереса? Но так ли много «интересного» в том, что тебя держали под замком в дурдоме?

– …как бы то ни было, я прошел через это лично, – закончил он фразу, гадая, не стыдятся ли за него Памела и прочие.

– Подумать только! – сказал Эпштейн. – И теперь вы пытаетесь превратить этот печальный эпизод своей жизни в произведение искусства. Думаю, это очень… интересно.

С полки была взята одна из трубок, набивая которую он спросил:

– Джулиан, ты не будешь против, если я как-нибудь загляну к вам и понаблюдаю за процессом?

– Вы доставите нам удовольствие, мистер Эпштейн. Я найду для вас копию сценария.

Эпштейн сказал, что это было бы прекрасно, и в течение следующего получаса, пока он любовно раскуривал свою трубку и пускал колечками дым, разговор уже не затрагивал Уайлдера. Речь шла исключительно о прошлом – старый профессор, посмеиваясь, вспоминал счастливые деньки в компании четырех любимых учеников, – а потом пришла пора расставаться.

– Что ж, мистер Уайлдер, – сказал он, провожая их до двери, – если хотите создать хороший фильм, думается, вы попали в удачное место. В Марлоу есть нечто особенное – нечто бодрящее и вдохновляющее. Я почувствовал это сразу же, как только впервые сюда приехал, и решил, что уже не буду работать ни в каком другом колледже. В здешней атмосфере постоянно присутствует креативное напряжение, и я до сих пор не могу истолковать или объяснить этот феномен. Не хочу показаться фантазером, но все же рискну заявить, что сам по себе колледж Марлоу накладывает заклятие творчества на всякого сюда входящего… – Тут он самокритично усмехнулся. – Конечно, скажи я это кому-нибудь из моих нью-йоркских друзей, последуют циничные шуточки про заклятия, проклятия и так далее, однако я в это верю.

Возвращаясь к общежитию, Уайлдер позволил Памеле говорить за двоих («Не правда ли, он чудесный?..» и т. п.), а сам вел машину со стиснутыми зубами, ощущая слабость во всем теле и острую нужду в выпивке. Он хорошенько приложился к бутылке, едва закрылась дверь их комнаты, и уже заметно опьянел к тому времени, когда она развесила свою одежду и приняла душ. Он хотел спросить, испытала ли она стыд, когда он поведал Эпштейну о своем пребывании в клинике; он хотел обсудить пробудившуюся в нем странную тягу к саморазоблачению – стремление выставить напоказ свои слабости и недостатки как нечто «интересное», – но никак не мог подобрать слова. А чем больше он пил, тем больше эта тема отступала в его сознании на задний план, вытесняясь иррациональной, болезненной ревностью.

– Ты вообще думаешь ложиться? – спросила она, накрываясь простыней.

– Чуть погодя.

К тому времени он уже разделся до трусов и расхаживал босиком по холодному полу со стаканом в руке, периодически проведывая оставленную на столе бутылку.

– Сначала ответь мне на пару вопросов, – сказал он. – Чем вы с Питером занимались в том «логове онанистов»?

– Что? Джон, я не понимаю, о чем ты…

– Ты все отлично понимаешь. Ты и этот мелкий говнюк с романтическим взглядом, этот вшивый дизайнер, обкуривались и лапали друг друга. Скажи, сколько раз ты с ним переспала в те прежние деньки?

– Я даже слушать не хочу этот бред.

– Нет, ты меня выслушаешь! А как насчет Джерри? Он ведь такой симпатяга, такой одухотворенный молодой автор. А Джулиан? Или ты надеялась, что я не пойму характера твоих отношений с этими юнцами? Ладно, с ними ты еще могла бы меня дурачить, но ты полностью выдала себя со старым профессором. Да-да: «Моя маленькая ницшеанка». Бог-хренов-Отец, язви его душу! Сколько раз этот грязный старый пердун забирался тебе под юбку? А? А?!

В этот самый момент он запнулся обо что-то (о мусорную корзину? о чемодан?), и пол комнаты увесисто и жестко врезался ему в плечо. Памела уже через секунду была рядом и помогла ему подняться на ноги – что оказалось нелегко и отняло последние силы у обоих, – после чего они доковыляли до постели и забрались под одеяло.

– Ох, Джон, – сказала она, – ты пьяный, злобный, мерзкий ублюдок, и ты наполовину безумен, но я люблю тебя.

Что он мог сделать теперь – когда страстный порыв иссяк, а вся ревность растаяла, – что он мог сделать, кроме как пробормотать: «Ох, малышка» – и, обняв ее, провалиться в тяжелый сон?

– Мне все равно! Мне все равно! Как вы не понимаете, идиоты? Мне все равно! Видел бы меня сейчас папа!

– Хорошо, Генри, а теперь успокойся…

– Не называй меня «Генри», тупой черномазый ублюдок! Зови меня Доктором, а не то я переломаю все твои поганые кости…

– Ты ничего никому не сломаешь, Доктор…

– Стоп! Снято! – сказал Джулиан. – О’кей, сделаем паузу. В чем проблема, Джон?

– Не то чтобы проблема, – сказал Уайлдер, – просто мне кажется, что санитарам надо жестче обращаться с Клингером. Он им не нравится; он часто скандалит; он обзывает их макаками и мумбо-юмбами; к тому же они очень устали после ночного дежурства. Хотелось бы видеть, как они по-настоящему его хватают и заламывают ему руки, прежде чем сделать укол.

– О да! – сказал актер, играющий Клингера. – Это как раз то, что нужно.

Мистер Эпштейн объявился на третий вечер съемок и на цыпочках, прижав указательный палец к губам, проследовал к тому месту, где стояли Уайлдер и Памела. Какое-то время он молча наблюдал за игрой актеров, за работой кино-и звукооператоров, осветителей и техников, а после того, как Джулиан в очередной раз объявил: «Снято!» – спросил: