Адреса любви: Москва, Петербург, Париж. Дома и домочадцы русской литературы - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Недошивин cтр.№ 41

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Адреса любви: Москва, Петербург, Париж. Дома и домочадцы русской литературы | Автор книги - Вячеслав Недошивин

Cтраница 41
читать онлайн книги бесплатно

Варя – это младшая сестра в семье Красковых, девочка, которая в него влюбилась. Семья Красковых, где были две дочери, устраивала нечто вроде салона. И там-то, кружа голову Варе, он, в темноте спиритических сеансов, начнет усиленно обольщать старшую сестру – Елену. «Моя детская мечта – соблазнить девушку – воскресла с удесятеренной силой… Я желал свидеться не на улице, а в комнате, в гостинице. Нина согласилась…» «Нина» – это в будущей повести Брюсова, а в жизни ее звали Еленой, он станет называть ее – Лёля. Она была невестой уже взрослого человека, и Брюсов, соблазняя ее, при всех ухаживал, «прикрывался» Верочкой. «Это, – пишет в дневнике, – отчасти подлость». В повести у него всё будет «обставлено» и прилично, и «красиво», а в дневнике (его без купюр опубликовал ныне профессор МГУ Н.Богомолов) «любовь» к Лёле – двадцатипятилетней Елене Андреевне – описана «без прикрас».

Из «Дневника» Валерия Брюсова за 1893 год: «14 марта. Люблю ли я ее? Да! Да! Да! Я в первый раз встретил если не равный ум, то равную мысль… Но осторожнее… Поцелуи – вот твой предел… 18 марта. Вчера зашел за границы. Щупал… за ноги до колен и выше… Нет! это слишком… 24 марта. Что делали и описать трудно. Только ради моего благоразумия не еб-сь. Лежали друг на друге… задирал юбку выше колен. 22 апреля. В отношениях запутался донельзя… На свидании я напился пьян как стелька, так, что меня рвало… Вспоминаю, что я говорил ей о женитьбе… Ласки и слова Е.А. меня приводят в ужас. Ведь я вижу фальшь и лицемерье… 23 апреля. С сегодняшнего дня – Лёля – моя… Сперва вышло дело дрянь. Я так устал, в борьбе с ней спустил раз 5 в штаны, так что еле-еле кончил потом, но это ничего. Мы оба разыграли комедию хорошо. Делали вид, что очарованы. В общем, я просил ее быть мне женой… она согласилась… 5 мая. Наконец я могу писать, владея собой. Мечты сбываются… Девушка шепчет мне “люблю” и отдается мне; стихи мои будут напечатаны. Чего еще? Сейчас я счастлив, но… Играю страшную игру, лгу всем, лгу себе… 12 мая. Лёля больна… если она умрет… как сказать? Жаль, очень жаль будет. Я всё же отчасти люблю ее… Но если она умрет, разрубится запутывающийся узел, распутается красиво… и с честью для меня. О! Каково будет мое отчаяние. Я буду плакать, я буду искать случая самоубийства, буду сидеть неподвижно целые дни!.. А сколько элегий!.. О!.. 20 мая. Умерла! Умерла! Умерла! И кто виноват? Ты!.. Ради тебя она простудилась, из-за тебя заразилась корью… и разве твои фразы “пусть умрет” – не имели силы? Ты – ее убийца! Ты!..»

Вот кусок жизни, меньше трех месяцев! Лёля умерла, сгорела в две недели не от кори – от оспы, но простудилась, бегая к нему на свидания, и перед смертью была убеждена: умирает из-за него. А он как раз между записями, между словами: «Щупал ее за ноги… Хватать ее за груди для меня уже шутки», и написал те слова о «вождизме». «Талант, – написал, – даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало… Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство и спиритизм. Да! Что ни говорить, ложны ли они, смешны ли, но они идут вперед, развиваются, и будущее будет принадлежать им, особенно если они найдут достойного вождя. А этим вождем буду я! Да, Я!..»

Через две недели после смерти Лёли, разыграв, как и хотел, и безутешное горе, и чуть ли не самоубийство, в дневнике запишет: «Пишу роман из моей жизни с Лёлей. Начинает он сбиваться на “Героя нашего времени”, но это только хорошо…» Забегая вперед, скажу: у Брюсова будет «любовь» с великой Комиссаржевской. Будет кружить ей голову, навещать ее, когда она, наезжая из Петербурга, останавливалась и подолгу жила у брата (Москва, Большой Гнездниковский пер., 9). Из-за него застрелится одна юная поэтесса, а другая, та, которую он любил семь лет, покончит с собой: откроет газ в Париже. Но именно в школьные годы сообразит: любовь – это ведь будущие стихи. «Какое мне дело до… любви, – запишет еще гимназистом, – если я знаю счастье вдвоем со своею тетрадкой, среди рифм и звуков?» Эту «эксплуатацию чувств» заметит в нем позже и Ходасевич, поэт. «По Брюсову, – скажет, – жизнь состояла из “мигов”, то есть из непрерывного калейдоскопа событий. Дело поэта – “брать” эти миги и “губить” их, переживать с предельной остротой. Чем больше мигов пережито, тем лучше…» А Зинаида Гиппиус, я опять забегаю вперед, напишет: «Любил ли он женщин? Нет, конечно. Чем он мог любить? Всесъедающая страсть делала из женщин, из вина, из карт, из работы, из стихов, даже собственных, – только ряд средств, средств, средств». Она пишет – средств «к честолюбию». Я скажу – к памятнику…

«Средством» к памятнику станет даже жена Брюсова – девушка с волшебным именем Иоанна. Гувернантка в доме Брюсовых. Просто устав от бульварных «приключений», разрываясь между гимназией, стихами, борьбой с родителями за право приходить под утро, он, педант и «системщик», как сказали бы ныне, найдет вдруг покой, что называется, под боком. Сначала в объятиях Анюты, двадцатипятилетней глупенькой гувернантки, которая его, пятнадцатилетнего подростка (но уже с усиками и в визитке) принимала за взрослого мужчину. Потом в объятиях второй гувернантки – Евгении Павловской, взятой в дом к его младшим сестрам (он звал ее Змейкой), которая не только писала стихи, но которая, тая от любви к нему («мое своенравное солнце» – звала его в письмах), умрет в двадцать два года от туберкулеза и, как Лёля, с его именем на устах. И, наконец, в объятиях Иоанны, которая из третьей гувернантки-любовницы превратится в жену. Чего там! Удобно. И никаких отелей и бульваров в снегу.

Выстрел в Политехническом

Но сначала – сначала пожалте в театр! Билетов не надо! В тот МХТ их не купить уже сто десять лет. Да на премьеру, да на «Вишневый сад». Но и пьеса, и премьера были! Сотни свидетельств тому. Статьи, рецензии, десятки мемуаров и даже один художественный и доныне загадочный роман.

В тот зимний вечер 1904 года к подъезду МХАТа, тогда МХТ, съехалась вся Москва. В фойе томно-напудренные мужчины с тенями под глазами и дамы, вчера еще тяжелые, как куклы, а ныне – словно рюмочки. И среди говорливых волн – двое явно влюбленных. Золотоволосый, синеглазый юноша и рядом – щуплая брюнетка, «ящерка юркая». Поэт и беллетристка. Но здесь, на премьере, они и увидят третьего, тоже поэта, того, в кого влюбится «ящерка» и с кем не только будет соперничать синеглазый, но едва не встанет к барьеру. Эта встреча, этот треугольник и станет началом того знаменитого романа Серебряного века, где все трое получат странные имена: Генрих, Рената и Рупрехт. Причем Генрих, золотоволосый, станет олицетворением тьмы, Рупрехт – демонизма, а Рената – ведьмой, мечущейся от света – к мраку…

Роман этот – «Огненный ангел». Генрих – Андрей Белый, Рената – поэтесса Нина Петровская, а Рупрехт – Валерий Брюсов, и автор романа, и – герой его. Вышедший в 1908-м, роман станет не менее знаменитым, чем премьера в МХТ; его не только переведут на многие языки, но в 1927-м, при советской власти уже, сам Прокофьев напишет оперу на его сюжет.

Нина Петровская, Рената, вспомнит потом о театральной премьере. Начнет восторженно: «Мы поехали вдвоем. Ощущение огромного личного счастья преображало всё; всё казалось значительным, необычайным, полным нового прекрасного смысла. Крупными горящими звездочками кружились снежинки вокруг фонарей… Милой, какой-то родной казалась спина у извозчика… В фойе – настоящий праздник искусства: вся литературная и артистическая Москва…» И она – с любимым. С Андреем Белым, кого нарекла уже «новым Христом». Но, когда в антракте заметит вдруг на лице Белого неподдельный ужас – закончит рассказ не без тревоги.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению