Шутка - читать онлайн книгу. Автор: Милан Кундера cтр.№ 48

Я подошел к ней; она подняла ко мне лицо; вместо поцелуя (столь ожидаемого) я улыбнулся и сжал пальцами плечи ее синего плаща. Она поняла, расстегнула его. Я отнес плащ на вешалку в прихожую. Нет, в эту минуту, когда все было подготовлено (мое желание и ее повиновение), я решил не спешить и не рисковать, что второпях, быть может, пропущу даже малость из всего того, что мне хотелось получить. Я завел маловажный разговор; попросив ее сесть, стал показывать ей различные мелочи в Косткиной квартире, открыл шкафчик, где была бутылка водки, на которую еще вчера обратил мое внимание Костка, и изобразил большое удивление: затем я откупорил ее, поставил на столик два маленьких стаканчика и налил.

— Я опьянею, — сказала она.

— Опьянеем вместе, — сказал я (хотя знал, что я не буду пьян, что не хочу быть пьяным, а должен сохранить память незамутненной).

Она не улыбнулась, была серьезна, выпила и сказала:

— Знаете, Людвик, меня бы очень удручало, если бы вы думали, что я одна из тех скучающих дамочек, что мечтают об авантюре. Я вовсе не наивна и прекрасно понимаю, что у вас было много женщин и они сами научили вас не относиться к ним всерьез. Но меня бы удручало…

— Меня бы тоже удручало, — сказал я, — если бы вы были одной из таких дамочек и не относились бы всерьез к любовной авантюре, что отвлекает вас от супружеских обязанностей. Будь вы такой, наша встреча не имела бы для меня никакого смысла.

— В самом деле? — сказала Гелена.

— В самом деле, Гелена. Вы правы, у меня было много женщин, и они научили меня без робости и сожаления менять их, но наша с вами встреча — нечто совсем другое.

— Вы говорите это не ради красного словца?

— Нет, не ради… Когда впервые я встретил вас, то сразу же понял: вы именно та, кого я жду уже годы, долгие годы.

— Вы, пожалуй, не фразер. Верно, вы б не говорили того, чего не чувствуете.

— Нет, не говорил бы, я не умею врать женщинам о своих чувствах, это единственная вещь, которой они не научили меня. И потому не лгу вам, Гелена, хотя это и звучит неправдоподобно: когда я впервые увидал вас, то понял, что именно вас я ждал многие годы подряд. Что ждал вас, даже не зная о вас. Что теперь вы должны стать моей. Что это неизбежно, как рок.

— Боже мой, — сказала Гелена и закрыла глаза; лицо у нее пошло красными пятнами, быть может, от спиртного, быть может, от возбуждения; и сейчас она была еще больше той самой Геленой, что представлялась мне в воображении: беспомощной и «отданной на произвол».

— Подумайте, Людвик, и со мной все было именно так. Уже с первой минуты я знала: встреча с вами вовсе не флирт — и потому боялась этого, я ведь замужняя женщина, я понимала, то, что с вами — правда, вы моя правда, и бороться с этим я не в силах.

— Да, и вы моя правда, Гелена, — сказал я.

Она сидела на тахте, не сводя с меня больших глаз, — они смотрели на меня, но не проникали внутрь, я сидел на стуле напротив и жадно наблюдал за ней. Я положил ей руки на колени и стал медленно задирать юбку, пока не показался край чулок и подвязки, вызывавшие на Гелениных уже полных ногах впечатление чего-то печального и жалкого. А Гелена сидела, не отвечая на мое прикосновение ни единым движением, ни каким-то особым взглядом.

— Если бы вы все знали…

— Знал? Что именно?

— Обо мне. Как я живу. Как жила.

— Как же вы жили?

Она горько улыбнулась.

Меня вдруг охватил страх, что Гелена, прибегнув к банальному приему блудливых дамочек, начнет уничижать свое супружество и таким образом лишать меня его ценности, когда оно наконец становилось моей добычей.

— Только, ради Бога, не говорите мне, что у вас несчастный брак, что муж не понимает вас.

— Я не хотела говорить вам об этом, — сказала Гелена, несколько сбитая с толку моим натиском, — хотя…

— Хотя в эту минуту вы так думаете. У каждой женщины появляются такие мысли, когда она с другим мужчиной, но именно тогда и начинается всяческая ложь, а вы же хотите оставаться искренней, Гелена. Вы, несомненно, любили своего мужа, вы не из тех женщин, что отдаются без любви.

— Нет, не из тех, — сказала Гелена тихо.

— Кто, кстати, ваш муж? — спросил я. Она пожала плечами и сказала:

— Мужчина.

— Как давно вы знаете друг друга?

— Замужем я тринадцать лет, а знакомы мы дольше.

— Вы были еще студенткой?

— Да. На первом курсе.

Она хотела одернуть юбку, но я, схватив ее за руки, помешал этому. И продолжал расспрашивать:

— А он? Где вы познакомились?

— В ансамбле.

— В ансамбле? Баш муж там пел?

— Да, пел. Как и мы все.

— А, так вы познакомились в ансамбле… Это прекрасная обстановка для любви.

— Да.

— И вообще то время было прекрасным.

— Вы тоже любите вспоминать о нем?

— Это было самое прекрасное время моей жизни. Ваш муж был вашей первой любовью?

— Мне сейчас как-то не хочется думать о муже, — защищалась она.

— Я хочу знать все, Гелена. Хочу знать о вас все. Чем больше буду знать вас, тем больше вы будете моей. У вас был кто-нибудь до него?

Гелена кивнула головой:

— Был.

Я почувствовал почти разочарование, что у Гелены был еще кто-то и тем самым принижается значение ее союза с Павлом Земанеком:

— Это была настоящая любовь? Она покачала головой:

— Глупое любопытство.

— Так что первая ваша любовь — это ваш муж.

Она кивнула головой:

— Но это было давно.

— А как он выглядел? — спросил я тихо.

— Зачем вам об этом знать?

— Я хочу, чтоб вы были моей со всем, что есть в вас, со всем, что есть в этой вашей головке… — И я погладил ее по волосам.

Если что-то и мешает женщине рассказывать любовнику о супруге, так это в редких случаях — благородство и такт или неподдельный стыд, а чаще всего — опасение своей откровенностью обидеть любовника. Если же это опасение любовник сумеет развеять, женщина исполняется к нему благодарностью, она чувствует себя свободнее, но главное — ей есть, о чем рассказывать, ибо темы разговоров отнюдь не бесконечны, а собственный муж для жены — тема самая благодатная, ибо только в ней она чувствует себя уверенно, только в ней она мастер своего дела, а ведь любой человек бывает счастлив, если может проявить свою профессиональность и похвастаться ею. И Гелена, когда я убедил ее, что это ничуть не коробит меня, разговорилась о Павле Земанеке совершенно раскованно и даже настолько отдалась воспоминаниям, что в образ его не привнесла ни одного темного пятнышка; с увлечением и деловитостью она рассказывала, как влюбилась в него (в стройного светловолосого парня), с каким почтением относилась к нему, когда он стал политическим лидером их ансамбля (хотя вовсе не был сухарем, напротив, был в тысячу раз веселее, чем вся эта нынешняя молодежь!), как она восторгалась им вместе со своими подружками (он умел потрясающе говорить!) и как их любовная история гармонически сливается с тогдашним временем, в защиту которого она произнесла несколько фраз (будто мы имели хоть малейшее представление о том, что по приказу Сталина расстреливали преданных коммунистов) не потому, видимо, что хотела свернуть разговор на политическую тему, а потому, что к этой теме чувствовала себя лично причастной. Способ, каким Гелена подчеркнуто защищала время своей молодости и свое полное слияние с ним (словно оно было ее родным домом и теперь она лишилась его), носил несколько демонстративный характер, точно она хотела сказать: бери меня всю и без каких-либо условий, кроме одного, — ты дашь мне возможность быть такой, какая я есть, ты возьмешь меня вместе с моими убеждениями. Такая настойчивая демонстрация своих убеждений именно тогда, когда речь отнюдь не о них, а прежде всего о теле, кажется чем-то ненормальным, свидетельствующим о том, что именно убеждения взвинчивают эту женщину: она либо опасается, что ее заподозрят вообще в отсутствии всяких убеждений, и потому спешит их продемонстрировать, либо (и это, пожалуй, в Геленином случае наиболее вероятно) втайне сама сомневается в своих убеждениях, они подточены в ней, но она любыми средствами хочет снова проникнуться ими, даже если ради этого придется поставить на карту нечто, обладающее для нее бесспорной ценностью, то есть сам любовный акт (быть может, не без малодушной подсознательной уверенности, что для любовника куда важнее окажется любовь, чем полемика с ее убеждениями). Геленина демонстрация не вызывала во мне неприязни, ибо приближала меня к ядру моей страсти.