Ветер над островами - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Круз cтр.№ 38

На последней фразе он чуть-чуть улыбнулся, но вполне доброжелательно, без всякого ехидства, которого следовало бы ожидать.

– Так вот вышло, – чуть смутившись, сказал я в ответ.

– Всякое случается, – слегка пожал он плечами. – Если не ради денег, а чтобы товарищам помочь, то греха в этом нет, не беспокойся. Как Игнатий, протрезвел уже?

– Вполне, – кивнул я. – Его вчера в море продержали до полной трезвости.

– Добрый способ, – вновь улыбнулся преподобный. – Хороший шкипер, самый лучший, а с такой слабостью справиться не может. Вера, – обратился он к девочке, – если с рейсом сюда придете, потребуй от Игнатия, чтобы сперва ко мне зашел побеседовать, а потом уже пусть куда хочет идет. Может, удастся мне заронить искру сомнения в правильности его пути.

– Хорошо бы, преподобный, – кивнула девочка. – А то все говорят, что рано или поздно бедой все закончится. Как пойдет пить, так и теряет меру.

– Вот-вот, – подтвердил священник. – Хоть и шкипер, а на суше фарватер теряет. Пусть придет, побеседуем. Так чего вы сейчас от меня ждете?

– Отец его… – палец указал на меня, – …ко мне охранителем нанял. Со всеми правами, какими подобает. Да сам погиб. И у охранителя моего мозги помялись – не помнит, откуда и как пришел.

Священник слушал внимательно, затем спросил:

– Сказать хочешь, что вы теперь друг без друга никуда? Человек Божий Алексей не знает теперь роду-племени, только ты у него осталась, а он тебе – единственная защита?

– Верно, преподобный, – ответили мы хором.

Он посмотрел мне в глаза внимательно, о чем-то задумавшись, затем спросил:

– А ты, добрый человек, готов за эту барышню такую ответственность нести?

– Готов, преподобный, – ответил я. – Не дам в обиду.

– А у тебя дети были? – уточнил он. – Или не помнишь?

– Не было вроде, – покачал я головой. – Не помню я никого с собой рядом.

– И получается, что словно удочеряешь, – сказал священник. – И теперь на тебе будут отцовские обязанности, а вот прав отцовских у тебя не будет. Беречь ее надо будет, охранять, а ни имуществом распорядиться, ни наказать даже. Понимаешь ли?

– Понимаю, преподобный, – кивнул я.

Вера сидела бледная, явно взволнованная, пальцы теребили носовой платок, причем с такой силой, что я ожидал услышать, как затрещит рвущаяся ткань. Вот как для нее это важно…

Преподобный Симон замолчал, продолжая глядеть нам в глаза. Пауза даже несколько затянулась, если на мой взгляд судить, но потом он все же заговорил опять:

– Если по ситуации судить, то и вправду в Судьбу поверить можно, хоть такая вера Церковью и не поощряется. Или увидеть в этом волю его, сколь бы претенциозным это ни было. – Он помолчал минуту, давая нам осмыслить его слова, затем продолжил: – Лжи я в этом не вижу. По крайней мере, злонамеренной, той, что могла бы навредить, хотя любой человек даже лжи малой избегать должен. Так ведь, Вера?

– Так, преподобный, – решительно ответила девочка.

Она и вправду уже не лгала. Она уверовала сама во все то, что говорила священнику, и теперь была честна, как сама Истина.

– Вера, у тебя же еще дядя есть, так? – уточнил преподобный. – Его опека над тобой была бы тебе не по нраву?

– Нет, преподобный, – решительно покачала головой Вера.

Тут я удивился немного. У нас детей такого возраста вроде как и не принято спрашивать о подобном – у нас органы опеки умнее всех. Но в нашей действительности и дети другие, да и мнение ребенка всегда вперед иных слушаться должно. Если ребенок к кому-то не хочет, то всегда тому какая-то причина есть. А если такой ребенок, который сразу после смерти родителя может дело в свои руки взять и вести его знающе и толково, то такого точно выслушать не грех. Грех – не выслушать.

– Хорошо, – сказал священник. – Возьму я с вас обоих письменную клятву в том, что все так было, как вы мне рассказали. С тебя, добрый человек, – обернулся он ко мне, – клятву попроще – о том, что ты помнишь. А я потом засвидетельствую, что ты девочке защитник.

На этом разговор с преподобным Симоном и закончился. Дальнейшее же мало напоминало церковное действие. В храм нас никто не водил и никаких ритуалов не совершал. Скорее, это все напоминало визит к нотариусу. Вера написала некое «Свидетельство» от своего имени, а я лишь подписался снизу фразой про то, что все так и было. Фразу эту преподобный потом прочитал – не без интереса, кстати: видать, с местными правилами грамматики она расходилась. Очень может быть – я ведь пока за книжки не брался, а надо было. Посмотрел бы, как теперь пишут.

Но преподобный ничего не сказал, а, к удивлению моему, открыл прислонившееся к стене бюро, и там обнаружилась самая настоящая пишущая машинка, просто классический антикварный «Ундервуд», разве что формой попроще, чем делали в девятнадцатом или начале двадцатого века. Ловко заправив в нее три листа бумаги с копиркой, священник со скоростью пулемета напечатал не слишком длинный текст, который гласил, что он властью, данной ему Церковью во имя Божье, утверждает, что человек Алексей Богданов принял на себя обязанность защищать и опекать барышню Веру Светлову, дочь Павла, согласно законам христианских земель и уложениям Церкви. И все. Дальше печать на бумаге появилась – церковная, с крестом, – а затем еще одна, поменьше – личная преподобного Симона.

Две копии бумаги отдали нам, каждому по листочку, без всяких напутствий и наставлений. Разве что священник сказал кратко, глядя мне в глаза по обыкновению своему:

– Береги теперь девочку. Сильно ей досталось. А литанию отдельную я по убиенным отслужу в субботу, перед всем собранием городским, чтобы подумали о том, что всякую болезнь надо лечить вовремя, а Племя Горы само не уймется, если ополчение не выступит. А то привыкли здесь к тихой жизни, расслабились.

За удивлением, вызванным столь непривычной речью священнослужителя, в которой не было ни слова о смирении или о том, как надо безропотно нести крест свой, я пропустил смысл последней фразы. А зря: именно в ней, как потом выяснилось, и было самое главное.

Покинув священника в его кабинете, мы направились в церковь – свечки поставить за упокой. Тут все было как обычно – бабушка в церковной лавочке на входе продавала их по пятачку, по гривеннику и по полтиннику, затем был сам храм, без икон, простой и скромный, лишь витражи в белых стенах с изображением креста разбавляли его однообразие. Длинные скамейки рядами, где весь город мог усесться, кафедра проповедника. В альковах тоже простые кресты на стенках, тома Писания под стеклом и горящие свечи. И все.

Люди тоже были – кто молился тихо, кто свечки ставил, кто просто сидел на скамейках, погруженный в свои мысли. Отойдя в один из альковов, я зажег длинную желтую восковую свечу от еще горящего огарка, накапал воска и установил. Это за упокой души отца Веры, который даже в смерти своей спас меня, да и дочь свою. Земля пухом и царствие небесное, если такое все же есть. Поглядев искоса на тихо читающую молитву девочку, отошел в другой альков, где свечки ставили уже во здравие, да за нее и поставил. Пусть у нее все хорошо будет, а я уж присмотрю за этим, в меру своих сил.