Не плачь - читать онлайн книгу. Автор: Мэри Кубика cтр.№ 3

Итак, мы шли на склад, где рассчитывали найти маленькое пластмассовое деревце, которое должно было украсить нашу квартиру в праздники. По пути к боксу, в коридоре, мы остановились перед камерой видеонаблюдения и исполнили для охранника головокружительный танец. При этом мы обе истерически хохотали. Мы живо представляли себе охранника – вызывающего дрожь тихого интроверта, который сидит в своей каморке и наблюдает по монитору, как мы отплясываем ирландскую джигу. Мы хохотали до упаду, а когда наконец отсмеялись, Эстер отперла своим ключом навесной замок, и мы принялись рыться в ее боксе номер двести три. Я еще заметила, как странно: мои родители живут в доме двести три по Дэвид-Драйв. Судьба, заметила Эстер, но я возразила: нет, не судьба, а просто дурацкое совпадение.

Поскольку разобранная елка хранилась в коробке, найти ее оказалось нелегко. Коробок в боксе было много. Целая куча. Я нечаянно споткнулась о какую-то коробку, как оказалось, совсем не ту, что надо. Я сняла крышку – в коробке лежали фотографии. Какие-то люди сидели у невысокого дома. Я вытащила одну наугад и спросила у Эстер: «Кто это?» Она поспешно выхватила у меня снимок и резко ответила: «Никто!» И хотя я толком не рассмотрела фотографию, мне вовсе не показалось, что на ней никого не было. Но я не настаивала. Я сразу поняла, что Эстер не любит рассказывать о своей семье. В то время как я без конца ныла и жаловалась на своих близких, Эстер держала свои чувства при себе. Она бросила снимок назад в коробку и закрыла крышку. Вскоре мы нашли елку и вместе оттащили ее домой, а по дороге зашли в нашу любимую закусочную, где, кроме нас, почти никого не было. Мы ели блинчики и пили кофе в пустом зале среди бела дня. Смотрели, как падает снег. Мы смеялись над соседями, которые с трудом пробирались по сугробам или выкапывали свои машины из снежных завалов. Везунчики, которым удавалось откопать машины, спешили застолбить расчищенные места за собой. Они заставляли их тем, что попадалось под руку, – ведром, стулом, – чтобы там больше никто не парковался. Свободные парковочные места у нас на вес золота, особенно зимой. В тот день мы с Эстер сидели в закусочной, смотрели, как наши соседи тащат из домов стулья и другие вещи, чтобы застолбить за собой расчищенные парковочные места, которые скоро вновь засыплет снег, – и смеялись. Мы радовались, что у нас нет машины. А потом мы с Эстер отнесли елку домой и весь вечер украшали ее игрушками и гирляндами. А когда закончили, Эстер села по-турецки на розовый диванчик и стала перебирать гитарные струны, а я мурлыкала себе под нос «Тихую ночь» и «Колокольчики звенят». Это было в прошлом году. На Новый год она подарила мне шерстяные носки на толстой подошве, чтобы у меня не мерзли ноги. Я без конца жаловалась, как мне холодно; я не могла согреться. Подарок свидетельствовал о ее заботе и внимании; он доказывал, что она слушала меня, когда я жаловалась на холодные ноги. Я смотрю на свои ноги: вот они, шерстяные носки. А где Эстер?

Поиски продолжаются. Я сама не знаю, что ищу, но нахожу только разрозненные ручки и автоматические карандаши. Любимая с детства мягкая игрушка, выцветшая и потертая, лежит на полке неглубокого стенного шкафа. Старые раздвижные дверцы плохо ходят по направляющим. Вдоль дверцы выстроились обувные коробки. Заглянув в них, я понимаю, что красивой обуви у Эстер нет. Практичные туфли без каблука, мокасины, кеды – черные, белые и коричневые. Ни одной пары на каблуках. И ни одной пары другого цвета…

И еще письмо.

Оно лежит на столе из «Икеи», в стопке бумаги под учебником по основам трудотерапии, среди счетов за мобильную связь и домашних заданий.

Письмо не запечатано; листок сложен втрое, как будто она собиралась сунуть его в конверт и послать по почте, а потом ее отвлекли.

Я завинчиваю крышку на бутылке с водой, собираю упавшие ручки. Как это я до сих пор не замечала, какая Эстер неряха? Чего еще я не знала о своей соседке?

Конечно, я читаю письмо, потому что… как теперь его не прочесть? От письма меня бросает в дрожь. Оно напечатано на машинке – вполне в духе такой дотошной особы, как святая Эстер, – и подписано: «С любовью, Э. В.». Эстер Вон…

До меня с опозданием доходит: может быть, святая Эстер вовсе не такая уж и святая.

Сразу должен пояснить вот что: в привидения я не верю.

Для всего можно найти логическое объяснение, и иногда оно оказывается совсем простым, вроде лампочки, которая вот-вот перегорит. Или неработающего выключателя. Или неисправной проводки.

Я стою на кухне в одном ботинке, допиваю остатки газировки. Надеваю второй ботинок и замечаю вспышку света в доме напротив, через дорогу. Есть – нет. Есть – нет. Как непроизвольные сокращения мышц, тик, подергивание. Есть – нет.

Потом свет гаснет, и я уже не понимаю, на самом ли деле он включался, или у меня просто разыгралась фантазия.

Когда я выхожу, отец ничком лежит на диване, раскинув ноги и руки. Рядом, на кофейном столике, початая бутылка канадского виски, «Гибсонс Файнест». Крышка потерялась где-то среди подушек или зажата в его потной ладони. Отец храпит, из груди вырывается сухой хрип, как у гремучника. Рот у него открыт, голова на подлокотнике. Он наверняка отлежит шею и, проснувшись, почувствует это вдобавок к головной боли от похмелья. Воздух в комнате спертый. Дыхание у отца несвежее, как будто старый выхлоп. Азот, угарный газ и оксид серы наполняют комнату. Словно гостиную заволакивает черный дым. Конечно, мне это только кажется, но я невольно зажимаю нос.

Отец не снял ботинок – темно-коричневых, кожаных. Один развязан, и шнурки свисают с дивана.

Куртку он тоже не снял, нейлоновую куртку темно-зеленого цвета. Она застегнута на молнию. Судя по запаху старомодного одеколона, вчера у него было очередное свидание. Очередное неудачное свидание. Оно прошло бы куда успешнее, если бы он снял обручальное кольцо. Шевелюра у него гуще, чем у многих его ровесников; он стрижется коротко, и все же волосы на макушке и по бокам уже отросли. Рыжеватые волосы неплохо выглядят на фоне дубленой кожи. Многие его одногодки уже лысые и толстые. Мой отец не такой. Он выглядит молодцом.

И все же, даже когда отец спит, сразу видно, что он потерпел в жизни поражение. Он пораженец, что гораздо более серьезная беда для сорокапятилетних мужчин, чем животик или редеющая шевелюра.

А еще он пьяница.

Телевизор работает со вчерашнего вечера; сейчас показывают мультики, как всегда рано утром. Я выключаю его и выхожу на крыльцо. Смотрю на заброшенный дом через дорогу, где всего несколько минут назад то включался, то выключался свет. Есть – нет. Дом очень маленький, старый, желтый, как школьный автобус. Бетонное крыльцо, алюминиевый сайдинг, провалившаяся крыша…

В доме напротив никто не живет. Жить в таком доме хочется не больше, чем лечить зубной канал или ложиться на операцию по удалению аппендикса. Много зим назад водопроводная труба замерзла и лопнула – во всяком случае, так мы слышали – и все внутри залито водой. Некоторые окна забиты досками, их иногда отдирают будущие гангстеры. Двор зарос бурьяном, газон погиб. Водосточная труба прохудилась, раструб валяется на земле. Скоро его завалит снегом.