Ноев ковчег писателей - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова cтр.№ 93

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Ноев ковчег писателей | Автор книги - Наталья Александровна Громова

Cтраница 93
читать онлайн книги бесплатно

Молодой режиссер, который хотел снимать прекрасную казахскую поэму о Козы-Корпеш и Баян-Слу, был освобожден от военной службы, потому что у него было больное сердце.

<… > Он говорил о своей будущей постановке: я буду ставить, очистив душу, вымыв руки [399].

Сон – многозначный символ в поэме. Это и смерть, и мир грез, которым всегда считалось кино, это и глубокий обморок души, который не позволяет чувствовать чужую боль. В записных книжках с документальной точностью, с беспощадностью рисуется быт тех дней. Луговской, как тень, обходит улицы города, коридоры киностудии, проникает в жизнь каждой комнатки “лауреатника”. Соединившись с душой умершего режиссера, он прощается со всем кинематографическим муравейником “города снов”:

Ледяные хребты. Ночная съемка. Американская картина. Хрустящий холод. Мимо Эйзенштейна. Условность существованья. Мой презрительный, абсолютный скептицизм. <… > Инвалиды, сидящие, как птицы, на перилах моста. Ячейки Дома Советов. Уютная чушь. Где-то кусок жизни той девушки. Где-то здесь она еще живет. Холодно тебе в могиле. Холодно и одиноко. Мороз. Мороз в Ташкенте. Гордость тебя сгубила и порядочность. А итог? Если ты не получишь возмездие – все ничего не стоит [400].

О каком возмездии говорит поэт? До конца не ясно. Он, скорее всего, имеет в виду возможность другой жизни за гробом или новой жизни – здесь. И далее он пишет о себе:

Слезы. Ровные улицы. Чистые звезды. Тщеславие. Желание блистать. Отсутствие чувства собственного достоинства. Высокое одиночество. Тишина. Ветер. Вдвоем на дороге [401].

Главная мысль книги поэм, которую задумывал Луговской, – о непостижимом, случайном характере жизни и смерти. Гибель мира, вселенной и гибель одного человека. В записных книжках следуют, как картинки в документальном кино, множество грустных, веселых, известных и неизвестных лиц. Персонажи, маски и живые усталые люди.

Город сна – Ледяные хребты. <…> Булочные и пекарни. Кругломордые пьянчужки, актер в своей свинячьей “дольке жилья”. “Последние известия”. Сквер с кустарниками. Ветер из ущелья. Съемки. Горят юпитера. Толстомордые охранники. Пустота в коридоре. И снова – портрет. <…>. Розовый халат Татьяны. Электропечка. Американские картины. Темп, пышность. Жизнь. Сводки. Маршак на постели: Водсворт. Ала-Тау. Телеграф. Большие звезды. Выставка. Сила обнаженности. Спит телефон. Банки с маслом. Дурацкая морда С < ергея > М<ихайловича> со всех сторон. (Здесь, видимо, имеются в виду большие парадные портреты Эйзенштейна в коридорах “лауреатника”. – Н. Г.)

Глаза как облупленные яйца. Казацкие дома. Огней нет лишь из окна Крючкова. Гармонь. Русский Голливуд на границе Китая. Опять мимо ваших окон С. Э<йзенштейн>. Спит Э. Шуб, горят окна у Траубергов, там пекут картошку. Внимательные глаза В. П<удовкина> <…> А ты лежишь в гробу, и вся сила жизни тает в досках гроба, и ничего от тебя не останется, и твоя любимая мажет брови и недолго будет тебя вспоминать. Она все знает простым женским чутьем. В ней правда. Холодно тебе лежать. Холодно и бедно? Фанерные клетушки. Город снов. Город небывалаго [402].

В городе множество знаменитостей. Сюда в отпуск к мужу Юрию Завадскому, режиссеру, который находился здесь вместе с Театром Моссовета, приехала знаменитая балерина Галина Уланова. Эйзенштейн предложил Улановой сниматься в роли Анастасии, жены Ивана Грозного. Но потом выяснилось, что театральные гастроли не давали балерине возможности сниматься. Было обидно: сделаны фотопробы, Уланова утверждена в роли. Но не случилось.

Тема музыки. Завадский и Уланова. Костя Паустовский и романтика Черного моря и Ала-Тау. Мертвый Зощенко. Его подруга [403].

Относительно Зощенко – это не описка Луговского. В письме Паустовского к сыну в перечислении лиц те же краски:

Здесь писатели Зощенко (очень угрюмый), Шкловский, Ильин, Шторм, Панферов, Коля Харджиев (ты должен его помнить) [404].

Зощенко в Алма-Ате работает штатным сценаристом на киностудии “Мосфильм”, но все время пишет свою главную книгу – “Перед восходом солнца”. К нему приехала его подруга Лидия Чалова, которая сумела как-то наладить его утлый быт. Уже тогда он почти ничего не ел, питаясь только на одну хлебную карточку, не имея представления ни о каких лимитах. Он мучился сердечной недостаточностью и страшно страдал, что не успеет написать главную книгу своей жизни. Весной 1943 года Зощенко вызвали в Москву.

Заканчивались наброски к будущей поэме так:

Низок столовой. Глиняные миски. Ленинградцы. Рыжий Яшка. Разговоры. Коварский и статьи о формализме. Все спят, и все спит. Телеграф. Инвалид на телеграфе с палкой. Спят книги Э<йзенштейна>. Коротконогий, во всем разуверившийся, спит мастер под мексиканским одеялом. Вокруг маски, портрет Чаплина, небоскребы. Луна. Нью-Йорк. Спят кинозвезды, раскинув немытые ноги. Что видят во сне – не знаю. Вот этого не знаю. Круглые груди легко подымаются во сне. Недавно вышедший оттуда администратор мочится и от скуки пускает кран. Занавесочки колышутся. Трогательные трусики лежат на спинках стульев [405].

Эйзенштейн написал в те дни, когда похоронили его ученика:

К таким людям, не умеющим кричать о себе; к таким людям предельной скромности и аскетической нетребовательности мы должны были бы относиться с удвоенной любовью и вниманием.

А между тем мы дали погибнуть одному из лучших наших товарищей.

Пусть же его смерть послужит окриком, чтобы мы вовремя опомнились, чтобы мы начали думать и заботиться о наших людях, <…> чтобы мы не забывали, что самое драгоценное на свете – человек [406].

Луговской прокричал, о чем 100 лет назад говорил Пушкин, – о милости к падшим, о милости к тем, кто не умеет просить и требовать, о необходимости любви друг к другу…

Может быть, эта смерть и разбудила некоторых художников.

В Алма-Ате Луговской вместе с И. Вайсфельдом и О. Грудцовой предпринимал попытки организовать писателей для сочинения сценариев микроше – так называли маленькие сюжетики, показываемые перед полнометражными фильмами. Сначала дела шли хорошо, возникла обширная переписка между Ташкентом и Алма-Атой, но постепенно все сошло на нет. Вайсфельда отправили на фронт, Грудцову понизили в должности. А Луговской вернулся в Ташкент к своим поэмам, что, наверное, было правильно. Жена И. Вайсфельда Л. Войтоловская вспоминала о тех днях:

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию