«Князья, бояре и дети боярские» - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Бенцианов cтр.№ 87

Широкий спектр взаимных отношений и обязательств за пределами социального круга, в основе которого лежали поземельные связи, проявлялся и в других видах поручительства. Поручителями по сыне боярском Ратмане Белом в 1555 г. были, в частности, кобылицкие ямщики Ушачко Григорьев и Иванко Панкратов. Среди поручителей в службе по сыне боярском И. Посникове Кузьминском и сытнике А.Л. Осокине («живет в Великом Новегороде») в том же году был среди прочих «Тимофей Семенов сын ноугородец с Варецкие улицы» ^[764]. Отмеченные примеры свидетельствуют о невысоком уровне развития социальных перегородок в Новгородской земле. Недостаток источников не позволяет в полной мере распространить этот вывод на другие части страны, хотя, как представляется, общее положение вещей мало отличалось в них от новгородской практики.

В.Б. Кобрин обратил внимание на отказ нижегородских детей боярских в 1511 г. сражаться на «поле» с местными крестьянами: «А поставят, господине, против нас детей боярских, и мы, господине, против детей боярских на поле битися лезем». Этот аргумент был признан судьей необоснованным, и И.И. Машков, на стороне которого выступали упомянутые дети боярские, проиграл дело ^[765]. Примечательно, но подобный пример сословного самосознания, по выражению В.Б. Кобрина «дворянской спеси», был единственным. В других судебных разбирательствах первой половины XVI в. дети боярские легко соглашались на «поле» с представителями других социальных групп.

Рыльская уставная наместничья грамота 1549 г. показывает, что местные дети боярские получили по ней освобождение от назначения «поля» в спорах с представителями других групп населения: «А з детьми боярскими и с их людьми посадцким людем и волостным крестьяном и бортником в какове деле ни будь поль не присужати». Ранее такая практика, видимо, имела распространение. Та же грамота не предусматривала различий в вопросе о свадебных пошлинах. По букве этого документа пошлины в пользу наместника должны были взиматься со всех жителей Рыльского уезда, вне зависимости от их социаль ного положения. Позднее в доходном списке 1568 г. И.Ф. Карамышеву на г. Ряжск специально оговаривалось: «а с детей боярских и с ых крестьян, которые живут за ними, выводные куницы и убрусного наместнику не имати» ^[766].

Сами дети боярские не представляли собой единого целого. Их положение отличалось в зависимости от статуса и традиций службы, свойственных той или иной корпорации. Далеко не случайно, видимо, уже в середине XVI в. некоторые из объединений служилых людей не имели представителей в структуре Государева двора. По своему происхождению и статусу многие из них ощутимо не дотягивали до нужной планки, свидетельством чего были, в частности, их невысокие поместные оклады. Дифференцированный подход для детей боярских отразился в статье Судебника 1550 г. о «безчестие»: «А которые дети боярские емлют денежное жалованье (в данном контексте – городовые дети боярские. – М. Б.), и сколко которой жалованья имал, то ему и безчестье» ^[767].

В этой связи важное значение приобретала самоидентификация местных детей боярских в качестве представителей того или иного «города» и восприятие себя частью социальной страты (дети боярские) через призму корпоративных объединений, а также признание этого статуса со стороны центрального правительства.

Первый пример такого рода относится к середине XVI в. В 1556 г. во время спора властей Чудова монастыря с помещиком Д. Истоминым Толстым последний привлек в качестве «смесного» судьи Л. Телешова. Подобная практика имела широкое хождение, однако в этот раз получила отпор со стороны Ивана IV, вмешавшегося в это дело. Л. Телешов был отставлен с красноречивым объяснением решения: «Тот судья, которого Данилко взял на землю, коломнетин же, з Данилком одного города, и он ему норовит» ^[768].

Акцентирование корпоративной принадлежности в этом случае было далеко не случайно. Предпринятый в 1550-х гг. комплекс мер по упорядочению службы: объединение дворовых и городовых детей боярских, широкое распространение десятен, выдача «вопчих» грамот заложили основу для полноценного функционирования служилых «городов». Следующими шагами в этом направлении стали введение обязательного поручительства и появление окладчиков, контролирующих процесс распределения детей боярских по статьям и выдачи им жалованья.

Первые случаи поручительства, известные с конца XV в., имели единичный характер и оформлялись на случай измены видных представителей Государева двора. Упоминания о «поруке» лиц низшего ранга относятся к 1550-м гг. Уже говорилось о том, что в это время поручительство часто не имело корпоративной и даже сословной привязки.

Система поручительства в 1550-х гг. постепенно набирала обороты, вовлекая в себя представителей всех социальных групп, так или иначе связанных с «государевой» службой. В 1553/54 г. порука была взята по посошным людям, отправленным в Тулу к засечному делу. Грамота к новгородским дьякам обязывала их привести к «поруке» воротников, сторожей, кузнецов, плотников: «Что им из города (Невеля. – М. Б.) не отъезжати никуды». В 1567 г. рассылочные дети боярские, площадный подьячий и несколько ремесленников поручились за В.А. Свербеева, ставшего недельщиком в том, что ему «недели делати в правду». Порука постепенно приобретала универсальный характер, охватывая разные стороны жизни служилых людей (в том числе обязательство платить в полном объеме подати) ^[769].

В общегосударственном масштабе система поручительства при выдаче жалованья детям боярским получила распространение в 1570 г. В пересказе Ф.И. Миллера во владимирской десятне требования к поручительству сводились к тому, чтобы «каждой сын боярской поставил по себе два поручителя в том, что ему служити верно, великому государю не изменить и за границу не бежать» ^[770]. Видна близость этой формулировки к обязательствам поручных записей по членам Государева двора, которые получили широкое хождение в 1560–1570-х гг. на случай возможных отъездов и измен: «Служити ему за нашею порукою государю нашему царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии и его детем… до своего живота и не отъехати ему за нашею порукою, и не побежати в Литву, ни в Крым, ни в Немцы, ни в ыные ни в которые государства, ни в уделы ни х кому» ^[771].