Замурованные. Хроники Кремлевского централа - читать онлайн книгу. Автор: Иван Миронов cтр.№ 69

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Замурованные. Хроники Кремлевского централа | Автор книги - Иван Миронов

Cтраница 69
читать онлайн книги бесплатно

— Здесь-то с кем сидишь?

— Классный такой парень, стремяга, смотрящий за корпусом на Бутырке — Саша Чех.

— Чечен, что ли?

— Нет, русский. Просто сам он из Чехова, отсюда и погоняло — Чех. Уже восемь с полтом сидит, из них шесть лет крытки. Сегодня третий день как присяжные вердикт выносят.

Я задумчиво кручу в руке телефон. За год и четыре месяца первый раз выскочил случай позвонить, только вот кому? В тюрьме время вытравливает абонентов, как огонь съедает странички записной книжки…

…Тормоза отворились, вошел приземистый, коренастый и жилистый арестант. Короткая стрижка, светлые волосы, очень знакомое лицо. Машинально поздоровавшись и представившись Сашей, Чех приземлился в позу лотоса, застучал пальцами по кнопкам.

— Это я, мама. Нет еще вердикта. Сейчас перерыв, будут поднимать на вердикт. Не плачь… Все, выводят, перезвоню… Я тоже.

Тормоза снова грохнули, и Саню забрали. Через сорок минут он возвращается в счастливом свечении, охваченный радостной дрожью:

— Присяжные отмели 105-ю. Остались слезы — мошенничество и так далее, — выпалил с порога Чех, принимаясь обзванивать близких.

На продоле начинается суета сбора этапа.

— Волочкова, на выход, — под звонкое милицейское ржание хрипит кто-то в адрес ковыляющей с костылем Аскеровой.

Воронок забивают до отказа. На общем фоне своей анатомической громоздкостью и громким матом выделяются четверо подельников: бычьи лбы, тяжелый вязкий взгляд, трактороподобные фигуры, здоровенные ломовые руки.

— Сейчас Каху посадят и поедем, — объявляет на весь воронок самый породистый бык.

— Кто сказал мое имя? — рявкнуло снаружи.

— Это я, — нерешительно гнусавит бык.

— Кто такой? — снаружи требуют уточнений.

— Андрейка, — застенчиво лепечет глыба.

— Кто такой? Откуда?

— Андрейка, с общего, с «Матроски», — голос стал походить на щенячье повизгиванье.

— Что ты сказал?

— Эта… Что дождемся Каху-жулика и поедем.

— По коням! — раздалось мусорское-залихватское, оборвавшее диалог.

— Кавалеристы хреновы, — буркнул кто-то злобно.

Застучало железо, зарычал дизель, медленно набирая обороты. Попрятав головы в плечи, банда тяжеловесов за всю дорогу больше не проронила ни слова.

…На «Матроске» перекидывают в другой воронок. В обоих рукавах битком мужчины, напротив с ментами и в стаканах — бабы.

Две женщины живо разговаривают с кем-то из-за решетки соседней голубятни.

— Всей семьей страдают, — кивнул в их сторону мой случайный попутчик, подельница которого выглядывает из открытого стакана. Ей под тридцать, аккуратно сложена, выкрашена в рыжий цвет, руки с облупившимся ярким маникюром. На миловидном лице под шпаклевку слоится дешевая косметика. Природная красота Ольги, так ее звали, безвозвратно выжжена каторжанским клеймом крытки и простого женского горя.

— Брагу ставите? — интересуется у нее подельник.

— Пробовали, не получается, — Оля поджала губы.

— Сама чифиришь, небось? — подмигивает попутчик.

— Бывает, — кокетливо скосилась зэчка.

— Ха! Я смотрю, любишь ты кайфануть! — скалится бродяга.

Но мое внимание больше занимают женщины, названные «семьей». Поразительно разные. Одна лет сорока, торгового кроя, подсушенная алкашкой, похожая на чернослив. Вторая — моя ровесница Лена, отличается редкой, не тронутой тюрьмой учительской интеллигентностью, которую подчеркивают скрывающие близорукость очки. Она застенчиво улыбалась, то и дело поправляя перемычку диоптрий. Судя по отрывкам разговора, женщины золовки, за решеткой сидел муж учительницы и брат сухофрукта.

Автозак останавливается. Лена достает из маленькой спортивной сумки кружевной пуховый платок, повязывает его поверх прямых светло-русых волос. Смрад рассеивается, затуманивается деревенским маревом: расхлябанная завалинка, запах свежескошенной травы, ворчливое потрескиванье сырых поленьев…

— Сухорукова, на выход, — спугивает туманное виденье худощавый, с большой непропорциональной башкой сержант.

Лена не спеша, с уверенным достоинством, проваливается в вечерние сумерки.

Перебирая в памяти текущую криминальную хронику в приложении к увиденному мной семейству, ничего, кроме семейного подряда «Социальная инициатива», по утверждению следствия, шваркнувшего граждан за мифические квадратные метры, в голову не пришло.

Вместо дам к нам посадили мордатого мужика с болезненной одышкой и прописью в лице «устал страдать!».

— С 99/1 никого нет? — первым делом вопросил он.

— Есть, — откликнулся я. — Как звать?

— Александр, — пропыхтел мужик.

— Иван, — назвался я. — Где, с кем сидишь?

— В 507-й. С Сергеем Шимкевичем — директором «Томскнефти», Лом-Али Гайтукаевым по Политковской, Осиным из Литвы, его приняли где-то под Псковом с пятью тысячами таблеток экстази, Олегом Михалевым по орехово-медведковским и кингисеппским Андреем Абрамовым.

Попутчик оказался полковником, заместителем начальника какого-то военного института, доктором наук. Сидел Александр Максин за мошенничество.

— Меня Путин медалью почета наградил, а эти суки в тюрьме держат… У меня жена инвалид второй группы…

— Куда возили-то, Александр? — прервал я нытье проштрафившегося полковника.

— На продленку, — всхлипнул Максин.

— Кто продлевает? Басманный?

— Нет, у нас свой, гарнизонный. Кстати, на 99/1 я один такой остался.

— Почему один? Подельник Бульбова здесь сидит. Как же его? Ге-ге-Гевал.

— Это же наркоконтроль! — оскорбился за себя Максин. — Менты!

— Ну, да. Бээс — бывшие сотрудники.

— Я не мусорской, — замурчал полковник. — Я военный!

Организм заряжен на подъем. В полвосьмого уже на ногах. Спрыгиваю со шконки под клацанье кормушки — завтрак.

— Не будем, спасибо! — лениво приникает к тормозам Олег.

Монотонно шебуршат новости, раздражая сонное забытье Сергеича, убаюканное похрапываньем Журы, спящего с натянутым на глаза оторванным рукавом.

Праздник сегодня. Встаю на молитву.

— С Благовещеньем, Вань! — сквозь перебор священных слов раздается голос проснувшегося Сергеича.

Еду на суд без завтрака. Суд — хороший повод поголодать, подсушиться. Голодуха плюс легкий нервяк — самый лучший жиросжигатель.

В начале десятого меня забирают из хаты — еду на суд. Дежурный шмон: стриптиз и опись вещей. Портфель бесцеремонно вытряхивают на стол. Из кипы судебных бумаг извлекают казенного «Евгения Онегина».

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию