Всешутейший собор - читать онлайн книгу. Автор: Лев Бердников cтр.№ 35

По счастью, о недостойной старости Копиева знают только досужие биографы, в то время как анекдотический эпос о нем – достояние не только русской, но и европейской культуры. Многие приписываемые ему сюжеты анекдотов получили международный резонанс. В XIX веке они неоднократно перепечатывались во французских газетах, а в 1858 году Александр Дюма включил их в свою знаменитую книгу «De Paris a Astrakhan» (правда, без указания имени шута).

Шут и неистребимый острослов Копиев превратился в легенду еще при жизни. Но сегодня нам, в отличие от некоторых современников Алексея Даниловича, есть дело до его этнических корней, и как раз в связи с его сатирическим творчеством. Кто знает, может быть, недалек тот час, когда появится исследователь, который сумеет дать ответ: прослеживаются ли в его шутках, фарсах и каламбурах традиции еврейского юмора или это чисто русский культурный феномен?

Если взять на себя труд перечислить все титулы, ордена и регалии легендарного сподвижника Екатерины Великой Григория Александровича Потемкина-Таврического (1739−1791), перечень получится поистине ошеломляющий: «Светлейший князь, российский генерал-фельдмаршал, командующий всею конницей, регулярною и нерегулярною, флотами Черноморским и многими другими сухопутными и морскими силами; Государственной Военной коллегии президент, Ея Императорского Величества генерал-адъютант; Екатеринославской и Таврической губерний генерал-губернатор; Кавалергардского корпуса и Екатеринославского полка шеф, лейб-гвардии Преображенского полка подполковник; действительный камергер; войск генерал-инспектор; Мастеровой и Оружейной палат верховный начальник; разных иноверцев, в России обитающих, по Комиссии новосочиненного уложения опекун; Российского Святого Апостола Андрея, Святого Александра Невского, военного великомученика Георгия и Святого Равноапостольного князя Владимира больших крестов, Прусского Черного орла, Датского Слона, Шведского Серафима, Польских Белого орла и Святого Станислава кавалер».

И всех этих мыслимых и немыслимых званий и наград он был удостоен за подвиги, уже при его жизни признанными геркулесовскими. Как только ни величали этого действительно выдающегося человека: и «вершителем дум войны и мира», и Исполином, и Колоссом, и Полубогом, и Ахиллесом, и могущественным властелином империи, «хотя и не в порфире». Даже в глазах современников светлейший обрел черты фигуры мифологической, чья жизнь не укладывалась в обычные человеческие рамки, но просилась в былину, в какую-то волшебную феерию.

Еще Г.Р. Державин в своей оде «Фелица» обозначил две ипостаси деятеля той поры (в том числе и такого масштаба, как Потемкин). Согласно сему пииту, любой государственный муж непременно являл себя «и в делах, и в шутках». О деяниях и трудах Потемкина во славу Отечества слагались песни, поэмы и оды, писались панегирики, повести и романы, научные монографии. Нельзя сказать, что и шутки его оставались вовсе не известными россиянам. Они проникли в издававшиеся еще с конца XVIII века жизнеописания князя Тавриды в виде забавных жанровых сценок. Наиболее яркие из них перекочевали потом в городской фольклор Москвы и Петербурга и образовали целый пласт анекдотов так называемого потемкинского цикла. Некоторые из них обессмертил А.С. Пушкин в своем знаменитом «Table-Talk». И уже сравнительно недавно Ю.Н. Лубченковым и В.И. Романовым была издана книга «Екатерина II и Григорий Потемкин: Исторические анекдоты» (М., 1990), куда вошли 80 сюжетов о нашем герое. Кроме того, в воспоминаниях о князе, в письмах и мемуарах той эпохи рассыпаны перлы его неповторимого юмора.

Но – увы! – весь этот разнородный материал никак не систематизирован, и живого портрета Потемкина-остроумца нет как нет. Обладал ли он комическим талантом от природы? И если обладал, как развивался сей его дар и какую роль сыграл в жизни, и в частности, в отношениях с Екатериной II? Над чем смеялся Потемкин, и какие шутки казались ему обидными? Ни в коей мере не претендуя на полноту раскрытия темы, попытаемся все же дать ответы на эти вопросы.

С нашей стороны было бы непростительной ошибкой уподобить Потемкина герою классицистической трагедии и рассматривать его только как шутника-юмориста. Светлейший был натурой сложной, противоречивой, порой даже взбалмошной, а потому еще более интересной. Вот что говорит о нем историк: «От него исходила то угроза, то приветливость: он мог быть то “страшен”, то невероятно высокомерен, то остроумен и шутлив, то добросердечен и бодр, то мрачен и угрюм». Людей, близко общавшихся с князем, обескураживало его неожиданно и разительно меняющееся настроение. «Сколь странна была сия перемена его страстей, – свидетельствует очевидец, – столько же быстро действовала переменчивость его душевного состояния: несколько раз в день можно было его видеть в полном веселии и удовольствии и столько же раз в совершенном унынии. Нередко случалось, что во время увеселений князь ясностию духа и радованием превосходил всех участвующих; но прежде нежели кто мог вообразить, соделывался он столько унывен, как бы произошли в нем все несчастия на свете… Радость и огорчение с равномерною быстротою в нем действовать могли». Когда верх брали хандра, горечь и печаль, к князю было не подступиться и не подладиться, и всем оставалось только терпеливо ждать, когда гнев сменится на милость и на устах снова заиграет светлейшая потемкинская улыбка.

Что ж, последуем и мы за гостями князя Таврического и попытаемся остановить эти счастливые мгновения радости и бьющего через край веселья. Но разговор о шутках Потемкина следует начать еще с той поры, когда, не отягощенный ни чинами, ни славой, он был мальчишкой-сорванцом из дворян средней руки и весьма преуспел в озорстве и проказах. Сызмальства обожал он всякого рода переодевания и маскарады. Рассказывают, как однажды отрок нашел в доме медвежью шкуру и, обрядившись в нее, засел в кустах и притаился. Вечером же, когда в околоток возвращались на лошадях охотники и один из них, здоровенный детина и опытный зверобой, поравнялся с кустами, наш топтыгин неожиданно выскочил, встал на задние лапы и зычно заревел. Да так натурально, что лошадь сбросила седока и опрометью убежала, а детина, растянувшись на траве, только заохал от крепкого ушиба. Взрослые пожурили шалуна лишь для приличия – на самом деле их позабавило, а еще больше удивило столь искусное лицедейство.

Вероятно, именно эту его природную склонность к розыгрышам, подражаниям, лукавому балагурству имел в виду литератор С.Н. Глинка, когда заметил, что в дальнейшую жизнь «Потемкин вступил с медвежьими затеями». Об удивительном комическом даре Григория речь впереди. Сейчас же поговорим о его остром уме в том значении, которое вкладывали в это слово в XVIII веке. Открыв «Словарь Академии Российской» (Ч. 4, СПб, 1793), читаем, что «острота разума» знаменовала «способность душевную скоро понимать что, проникать во что». Ключ здесь в умении скоро схватывать существо предмета. И этим качеством (вкупе с феноменальной памятью) наш герой владел с детских лет. Однажды однокашник по университетской гимназии Афонин дал ему почитать многотомную «Натуральную историю» Ж.Л.Л. Бюффона. Потемкин перебирал один лист за другим и скоро пробежал глазами все сочинение. Афонин посетовал было на невнимание Григория, но, к его удивлению, тот подробно пересказал все содержание Бюффонова труда, не скупясь на мельчайшие подробности.