Блаженные похабы - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Аркадьевич Иванов cтр.№ 67

Теолог Сафи ад-Дин писал, что “святой безумец” часто ходит голым, потому что он избавился от всякой чувственности и стал подобен Адаму в раю – этот мотив также очень хорошо известен византийскому юродству, но в исламе, в отличие от христианства, отсутствовала концепция первородного греха, так что достичь Адамова бесстрастия мусульманину было в принципе легче³⁵. Видимо, эта легкость и избавляла исламского “святого” от того надрыва, которым неизбежно отмечена фигура его христианского собрата.

И все-таки маламати держались в каких-то рамках: например, исполняли главные религиозные обряды. Между тем многие дервиши в своем стремлении к отверженности шли абсолютно на все. Таких называли “каландари”. Теоретически между течениями “маламатийа” и “каландарийа” не было никакой разницы, однако знатоки суфизма признавали первое и осуждали второе. По словам ас-Сухраварди (1097–1168), “маламати стремится скрывать свой образ жизни, в то время как каландари ищет повода разрушить установленные обычаи”³⁶.

Каландари жили милостыней, не участвовали в отправлении культов, брились наголо и носили одежду вызывающего вида; на половые органы они надевали железные кольца (ср. с. 193). Каландари утверждали, будто им все дозволено. Их поведение имело столь антисоциальный характер, что светские власти часто запрещали каландарийю. В этом течении исследователи отмечают влияние индийской аскетической³⁷ традиции, и характерно, что западному исламу движение каландарийа мало известно.

Чем ближе к концу Средневековья, тем более дикие формы принимало исламское “юродство”. В XV веке посетивший Египет Перо Тафур писал о людях,

III

В османский период количество свидетельств подобного рода резко возрастает: египетский судья Абд аль-Веххеб-аш-Шарани (ум. 1565) составил сборник биографий знеменитых “юродивых”. Его герои пьют вино, курят гашиш, целуют женщин и мальчиков и даже богохульствуют – и все ради победы над лицемерием. Впрочем, сам аш-Шарани призывает восхищаться их святостью, но не следовать их примеру³⁹. В XV веке мусульманские “юродивые” появились в недавно завоеванном Константинополе, как бы символически заместив юродивых настоящих⁴⁰.

Поведение majdhub, арабских юродивых османской эпохи, поразительно напоминает юродивых христианских: они ходят голые и грязные, терпят зной и стужу, задирают прохожих и предсказывают будущее. Подчас их чудеса будто списаны с православных житий: так, один требовал себе именно ту бадью йогурта, в которой сдохла змея, а другой, будучи приглашен к правителю, сделал ему непристойное предложение⁴¹. Согласно описанию европейского путешественника, в Алеппо около 1600 года был “бедламный святой, которого они зовут Шех-Махаммет… он ходит по городу голым, с шампуром на плече, а все продавцы предлагают ему свои перстни, и если он нанижет их перстень на свой шампур, они считают это признаком своей удачи”⁴². Османский писатель Ашик Челеби описал юродивого как человека, являющего собою зеркало для мира: он делает все наоборот, даже не молится и не постится, а все равно – он святой⁴³. Как и в православном мире, в мире ислама юродивый пользуется неприкосновенностью – но лишь до определенного, никогда, впрочем, не определимого предела, за которым он расплачивается за свои проделки жизнью. Единственное принципиальное отличие мусульманских юродивых от христианских в том, что они позволяют себе настоящую, а не разыгранную сексуальную агрессию. Видимо, это связано с иным, более благожелательным восприятием секса в исламе.

Традиция бродячих дервишей, или факиров (семантическое развитие данного слова в европейских языках весьма характерно), просуществовала в Османской империи до XIX века. Один турецкий вельможа жаловался европейскому путешественнику: “Я не знаю, чего больше у этих бандитов – лицемерия или фанатизма, хотя кажется, что это вещи взаимоисключающие”⁴⁴. Этот османский чиновник, сам того не зная, довольно точно определил суть юродства.

IV

Следуя еще дальше на Восток, мы оказываемся на территориях, где многое могло бы напомнить о юродстве⁴⁵. Так, в тибетском тантризме встречаются святые (их расцвет относится к XVI веку), именуемые bla-ma smyonра, которые симулируют безумие и ведут себя разнузданно во имя осмеяния поверхностной набожности⁴⁶. Но больше всего напоминают юродивых адепты секты пасупатас (paśupatas). Наибольшим влиянием она пользовалась в XII веке, а ее адепты существовали, кроме Индии, также в Белуджистане и Афганистане⁴⁷. Никаких генетических связей или взаимовлияния с юродством проследить нельзя, но типологическое сходство бросается в глаза. По убеждению пасупатас, аскет должен был воспитывать в себе бесчестье (avamane).

На первый взгляд кажется, что перед нами классическое юродство. И все же сходство здесь чисто внешнее. Дело в том, что пасупатас даже теоретически не ставит себе целью исправление или наставление людей⁴⁹. Провокация, на которую идет индийский аскет, злокозненна, с христианской точки зрения, от начала и до конца: он сознательно напрашивается на унижения, чтобы передать окружающим свою дурную карму и получить их хорошую⁵⁰. “Он отдает им грех. Он получает их заслугу”⁵¹. На фоне столь последовательной позиции особенно рельефно проступает межеумочность юродивого: в нем (то есть в религиозном сознании, породившем его образ) много, очень много чисто восточного презрения к низменному материальному миру, который есть лишь морок, наваждение. Но он не может отдаться этому чувству целиком, ибо воплощение Логоса для него – не фикция. Юродивый не может вполне отрешиться от противопоставления субъекта и объекта, верха и низа, добра и зла⁵².

Для юродивого, скажем, сексуальная провокация является именно провокацией потому, что он признает существование законов физиологии. Находясь в опасной близости от греха, он, словно в цирке, демонстрирует свое виртуозное умение греху не поддаться. Но при этом он обязан предложить публике самой убедиться в отсутствии обмана. Как мы помним, Симеон Эмесский и Андрей Царьградский, чтобы избавиться от обвинений, демонстрировали желающим свою сексуальную незаинтересованность. Для индийского аскета фокус состоит не в этом: например, некоторые йоги, чемпионы в деле аскетизма, позволяли себе даже половые сношения. В восприятии окружающих это не нарушало их статуса, ибо они и совокуплялись равнодушно. Здесь греческий принцип “бесстрастия” доводится до логического предела и окончательно отрывается от каких бы то ни было земных критериев.