Славно, славно мы резвились - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Оруэлл cтр.№ 40

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Славно, славно мы резвились | Автор книги - Джордж Оруэлл

Cтраница 40
читать онлайн книги бесплатно

На боль перестанут обращать внимание: впервые за всю историю Человек сумеет осуществить свою индивидуальность в радости, а не в страдании. Преступность исчезнет, ибо утратит экономическую основу. Государство не будет больше править людьми и сохранится только как инструмент распределения необходимых товаров и услуг. Всю тяжелую работу возьмут на себя машины, люди окажутся полностью свободны в выборе профессии и способа жизни. В результате мир станет миром художников, каждый из которых будет стремиться к совершенству, используя для этого угодные ему средства.

Сегодня эти оптимистические упования представляют собой довольно болезненное зрелище. Разумеется, Уайльд отдавал себе отчет в том, что в социалистическом движении имеются авторитарные тенденции, но никак не предполагал, будто они возьмут верх, и с чем-то вроде пророческой иронии писал: «Мне трудно представить себе, что сегодня найдется социалист, всерьез предлагающий, чтобы каждое утро в каждый дом заходил инспектор и проверял, все ли граждане на ногах и восемь часов занимаются ручным трудом», – но, увы, нечто подобное как раз и готовы предложить бесчисленные социалисты – наши современники. Явно что-то пошло не так. Социализм в том смысле, в каком он предполагает коллективный труд, идет по земле победным маршем с такой скоростью, которая шестьдесят лет назад, наверное, показалась бы невозможной, однако же утопия, по крайней мере, утопия Оскара Уайльда, ближе не стала. Так в чем же была допущена ошибка?

Если приглядеться поближе, можно увидеть, что Уайльд делает два повсеместных, но неоправданных допущения. Одно – что в мире сосредоточено огромное количество богатств, и страдания проистекают главным образом из-за их неправильного распределения. Уравняйте миллионера с бродягой, как будто говорит он, и всего хватит на всех. До русской революции такое убеждение было широко распространено («голод посреди изобилия» – любимая присказка), но по сути своей оно совершенно ложно и сохранилось лишь потому, что социалисты всегда ориентировались на высокоразвитые страны Запада и совершенно не задумывались об ужасающей нищете Азии и Африки. На самом деле проблема, перед которой стоит мир как целое, состоит не в том, как распределять имеющиеся богатства, но в том, как поднять уровень производства, без чего экономическое равенство будет равенством в нужде.

Во-вторых, Уайльд исходит из того, что перевод тяжелого ручного труда на механические рельсы – дело простое. Машины, говорит он, это новое племя рабов: метафора подкупающая, но неверная, поскольку существует огромное множество видов работ – грубо говоря, всех тех, что требуют такого уровня сложности, на который не поднимется никакая машина. На деле даже в странах с наиболее высокой степенью механизации труда сохраняется огромное количество нудных и изматывающих видов работ, которые выполняют негибкие человеческие руки. Но это с неизбежностью предполагает управление трудом, фиксированный рабочий день, дифференциацию заработной платы, словом, все те регламенты, которые Уайльд так ненавидит. Его модель социализма может быть осуществлена в мире не только гораздо более богатом, но также и гораздо более продвинутым технически, чем мир сущий. Отмена частной собственности сама по себе никого накормить не способна. Это просто первый шаг в переходном периоде, которому предстоит быть тяжелым, неприятным и долгим.

Из этого не следует, что Уайльд не прав во всем. Беда переходных периодов состоит в том, что суровый взгляд на жизнь, которые они формируют, стремится к тому, чтобы сделаться постоянным. Об этом, судя по всему, свидетельствует опыт Советской России. Диктатура, которая вроде бы создавалась для достижения определенной и ограниченной цели, укоренилась, и социализм стал ассоциироваться с концентрационными лагерями и тайной полицией. Потому очерки вроде того, что написал Уайльд, и другие сходные работы – например, «Вести из ниоткуда» [93] – имеют свою ценность. Быть может, их авторы требуют невозможного, быть может, – поскольку Утопия всегда отражает эстетические взгляды своего времени – они порой кажутся слишком «конкретными» и потому смешными, но эти авторы по крайней мере заглядывают дальше очередей за бесплатной едой партийных свар и напоминают социалистическому движению о его первоначальных, полузабытых целях – достижение человеческого братства.


«Обсервер», 9 мая 1948 г.

Границы между искусством и пропагандой

Я говорю о литературной критике, а в наших теперешних обстоятельствах это почти такая же неблагодарная тема, как разговор о мире. Век наш – не век мира и это не век критики. В Европе последнего десятилетия старая литературная критика – критика рассудительная, скрупулезная, честная, критика, рассматривающая произведение искусства в его самоценности, – сделалась почти невозможной.

При взгляде на английскую литературу последнего десятилетия не столько как на собственно литературу, сколько как на картину господствующих литературных вкусов, поражаешься прежде всего тому, что она почти перестала быть художественной. Литературу затопила пропаганда. Я не хочу сказать, что все книги, написанные в эти годы, непременно дурны. Но типичные писатели времени, писатели вроде Одена, Спендера и Макниса, дидактичны и политизированы; разумеется, художественного сознания они не утратили, но содержание их интересует больше литературной техники. Что же касается критики, то наиболее живую силу в ней представляла критика марксистская, такие литераторы, как Кристофер Кодуэлл, Филип Хендерсон, Эдвард Апворд, рассматривающие любую книгу буквально как политический памфлет и гораздо больше поглощенные тем, чтобы извлечь из нее скрытое социальное содержание, нежели тем, чтобы выявить ее литературные свойства в узком смысле слова.

Это тем более бросается в глаза из-за внезапного и острого контраста с периодом, непосредственно предшествующим минувшему десятилетию. Типичные писатели 20-х годов нынешнего столетия – допустим, Т. С. Элиот, Эзра Паунд, Вирджиния Вулф – основной упор делали на технику письма. Конечно, у них имелись свои убеждения и свои предрассудки, но все же они были больше сосредоточены на технических новшествах, чем на нравственности, или на смысле, или на политической подоплеке, которая могла содержаться в их произведениях. Лучший из них, Джеймс Джойс, это почти исключительно технарь, художник настолько «чистый», насколько это вообще возможно для писателя. Даже Д. Г. Лоуренс, хоть и был он в большей, нежели большинство авторов того времени, степени «писателем с тенденцией», не обладал тем, что сейчас назвали бы социальным сознанием. И хотя я сузил сроки до 20-х годов, на самом деле литература развивалась в этом русле начиная с 1890-х. На протяжении всего этого периода представление о том, что форма важнее содержания, сама концепция «искусства для искусства» воспринималась как нечто само собою разумеющееся. Конечно, были и несогласные – взять хоть Бернарда Шоу, – но господствовали именно такие представления. Самый значительный критик этого времени, Джордж Сейнтсбери, в 20-е годы был уже очень старым человеком, но влияние свое он сохранял вплоть до 30-х и чисто эстетическому взгляду на искусство не изменял до конца. Он утверждал, что способен судить, и на самом деле судил, о любой книге на основании того, как она сделана, на основании манеры письма, а к мнениям автора оставался практически равнодушен.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию