Война и мы - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мухин cтр.№ 186

Генерал Иван Ефимович Петров, командовавший Приморской армией и обороной Одессы, сделал так. В течение ряда ночей из Одессы эвакуировались все подразделения и техника, которые непосредственно на переднем крае не участвовали в обороне Одессы. Были вывезены даже маневровые паровозы из порта. В последнюю ночь в порт зашли суда и пришвартовались в заранее определенных местах. Строго по временному графику, без шума, батальоны и батареи стали покидать передний край, а вместо них, у редко расставленных пулеметов остались одесские подпольщики и комсомольцы, которые всю ночь постреливали. Чтобы не было путаницы, для каждого батальона мелом по земле была просыпана дорожка до самых судовых трапов. К утру судов не было видно даже на горизонте, а немцы и румыны еще долго не могли понять, что произошло во вдруг утихшей Одессе? По-моему, до сих пор нет аналога столь блестяще проведенной операции по эвакуации целой армии. (Отдавая должное И.Е. Петрову за Одессу, я не забываю, как он бросил вверенных ему солдат и удрал из Севастополя.)

Второй пример творчества я хотел бы привести из уже обильно цитированных воспоминаний К.К. Рокоссовского.

Кстати, он написал книгу в очень интересной манере. С одной стороны она почти научна, в ней очень много обобщений опыта войны и мыслей о войне. Если у Жукова в мемуарах сплошной надрыв и его личный героизм и гений, то у Рокоссовского книга очень спокойна, в ней нет истерики даже в описании тяжелейших моментов (а Рокоссовский ведь сражался от выстрела до выстрела, был тяжело ранен). У него все всегда нормально. Да, положение тяжелое, но ведь он солдат — чего кричать, дело обычное, привычное. И все прекрасно — подчиненные прекрасные, население встречало прекрасно, и т. д. Практически ни о ком нет ни единого плохого слова. Но…

Но он дает много фактов, как бы говоря читателю: «Кто потрудился их понять, тому и без моих слов все станет ясно».

К примеру, Рокоссовский вводит нас в курс дела:

«В середине января по решению Ставки Верховного Главнокомандования на разных участках советско-германского фронта было предпринято новое наступление. Войска Западного фронта тоже продолжали наступательные действия. И мы в них участвовали, но теперь уже не на правом, а на левом крыле фронта. 10-я армия, которой командовал генерал Ф.И. Голиков, переживала тяжелые дни.

Немцы не только остановили ее, но, подбросив силы на жиздринском направлении, овладели Сухиничами — крупным железнодорожным узлом. Пути подвоза войскам левого крыла фронта, выдвинувшегося далеко вперед, в район Кирова, были перерезаны.

Управление и штаб 16-й армии получили приказ перейти в район Сухиничей, принять в подчинение действующие там соединения и восстановить положение.

Передав свой участок и войска соседям, мы двинулись походным порядком к новому месту. М.С. Малинин повел нашу штабную колонну в Калугу, а мы с А.А. Лобачевым заехали на командный пункт фронта.

Здесь нас принял начальник штаба В.Д. Соколовский, а затем и сам командующий.

Г.К. Жуков ознакомил с обстановкой, сложившейся на левом крыле. Он предупредил, что рассчитывать нам на дополнительные силы, кроме тех, что примем на месте, не придется.

— Надеюсь, — сказал командующий, — что вы и этими силами сумеете разделаться с противником и вскоре донесете мне об освобождении Сухиничей.

Что ж, я принял эти слова Георгия Константиновича как похвалу в наш адрес…

От Ф.И. Голикова 16-й армии передавались 322, 323, 324 и 328- я стрелковые дивизии и одна танковая бригада вместе с участком фронта протяженностью 60 километров. Из наших старых соединений, с которыми мы сроднились в боях под Москвой, получили только 11-ю гвардейскую».

И дальше у Рокоссовского все прекрасно; командующие соседними армиями оказались однофамильцы Поповы — очень хорошо и т. д.

Но оцените издевательскую суть приказа Жукова. По нормам той войны, полнокровной стрелковой дивизии в наступление давался участок фронта в 1,5–3 км. С теми силами, что Жуков выделил Рокоссовскому для этого наступления, участок фронта у него должен был быть максимум 15 км, а не 60! Более того, дивизия в обороне должна была занимать участок фронта в 6—14 км, т. е., наличных сил даже для обороны едва хватало. Но Рокоссовский истерики не устраивает и не требует дать ему резервы:

«Поставленная фронтом задача не соответствовала силам и средствам, имевшимся в нашем распоряжении. Но это было частым тогда явлением, мы привыкли к нему и начали готовиться к операции…»

Еще один момент. Вы знаете, что немцы под Москвой при отступлении сжигали все жилье. Делали они это из военной целесообразности. В лютые морозы в поле, в окопах воевать практически невозможно.

Мой дед рассказывал, как один ретивый проверяющий генерал заставил батальон их дивизии зимним утром взять ненужную высотку. Немцы подпустили батальон, а потом пулеметным огнем заставили залечь и не давали поднять головы. В сумерках посланная разведка сообщила, что весь батальон, и раненые, и живые, превратился в лед. Командир батальона, который, как и полагается, находился сзади наступающих рот и под огонь немецких пулеметов не попал, узнав эту новость, застрелился. Генерал сказал, что он слабак… Дивизия звания гвардейской не получила, так как доклад проверяющего генерала был отрицательным.

Но вернемся к Сухиничам. В городе укрепилась формально окруженная нашими заслонами вновь прибывшая из Франции пехотная дивизия под командованием немецкого генерала фон Гильса, и плевать она хотела на те 4 дивизии, которые Жуков вручил Рокоссовскому. Ведь эти дивизии участвовали в наступлении зимы 1941 г., прошли с боями более 300 км, и именно их немцы погнали обратно и выбили из Сухиничей. В этих дивизиях почти не было людей.

А немцы придавали Сухиничам очень большое значение. В дневниках у Гальдера Сухиничи присутствуют столько же раз, сколько и, к примеру, Сталинград, причем очень часто в сообщениях о Сухиничах Гальдер ставит восклицательный знак. Вот 24 января 1942 года у него в дневнике запись: «Южнее Сухиничей обстановка напряженная в связи с наступлением противника на позиции 53-го армейского корпуса. Зато мы нанесли удар и освободили Сухиничи!» А уже 28 января запись: «Обнаружились разногласия по вопросу о том, удерживать или оставить Сухиничи. Фюрер требует удержания этого пункта, пока не выявятся результаты наступления под Медынью. Из разговора со Шмидтом (2-я танковая армия) выясняется, что действительно Сухиничи хотели снова сдать. Отдан контрприказ, надеюсь, не поздно!»

Но было поздно. И вот почему.

Немцы в Сухиничах сидели в теплых домах, блиндажи и огневые точки у них были в теплых подвалах — чего им было бояться русских, наступающих по голым промерзшим полям, русских, которых они только что разгромили? У них был аэродром, и им доставляли все необходимое для удержания плацдарма, не дающего нам использовать железную дорогу.

И Рокоссовский делает следующее. Он «покупает» немцев на их техническом превосходстве над нами. У немцев ведь была мощная радиосвязь и, в том числе, в каждой дивизии — рота радио-разведки. Рокоссовский приказал, чтобы переезжавшая к фронту колонна его штаба вела открытые переговоры так, как будто к Сухиничам передислоцируется не штаб 16-й армии, а вся 16-я армия, все ее дивизии. По довоенным нормам в общевойсковой армии РККА полагалось иметь 12–15 дивизий. Для одной немецкой дивизии силы все же несоизмеримые. И когда артиллеристы Рокоссовского стали пристреливаться по целям в Сухиничах, а его жалкие войска стали обозначать свое присутствие на исходных позициях, немцы не выдержали и ночью прорвались из города, не дожидаясь штурма.