Людвиг Витгенштейн. Долг гения - читать онлайн книгу. Автор: Рэй Монк cтр.№ 114

К моменту отъезда в Ленинград 7 сентября Витгенштейн смог получить только рекомендации от Хильды Браунинг и несколько имен и адресов людей, живущих в Москве. Его провожал на пристани Хей в Лондоне Гилберт Паттисон — Фрэнсис был слишком болен и не мог поехать. Однако было очевидно, что он будет искать работу и для Фрэнсиса тоже. На том же корабле находился доктор Джордж Сакс, который вспоминал, что они с женой сидели напротив Витгенштейна за обедом. Рядом с Витгенштейном сидел священник Американской греческой православной церкви. Витгенштейн выглядел подавленным и озабоченным, сидел, уставившись в никуда, и ни с кем не разговаривал, пока однажды не представился священнику, подняв руку и объявив: «Витгенштейн!» — на что священник назвал свое имя. Весь остаток пути он молчал ^[855].

Витгенштейн приехал в Ленинград 12 сентября, и за следующие две недели его записная книжка заполнилась именами и адресами людей, с которыми он общался, пытаясь найти работу. В Ленинграде он посетил Институт народов Севера, а также встретился с университетским профессором философии Татьяной Горнштейн и предложил прочесть курс философии в Ленинградском университете. В Москве он познакомился с Софьей Яновской, профессором математической логики, и у них завязалась дружба: они еще долго переписывались после того, как он вернулся в Англию. Она привлекла его своей прямолинейностью. Встретив его в первый раз, она воскликнула: «Как, не тот ли это великий Витгенштейн?» — и в разговоре о философии сказала ему совсем просто: «Вам следует больше читать Гегеля». Из их беседы на тему философии профессор Яновская сделала вывод (определенно, неправильный), что Витгенштейн интересуется диалектическим материализмом и развитием советской философской мысли. Видимо, именно через Яновскую Витгенштейну предложили кафедру философии в Казанском университете, а затем место преподавателя философии в Московском университете.

В Москве Витгенштейн два или три раза встречался с Патом Слоаном, британским коммунистом, который тогда работал советским профсоюзным деятелем (этот период его жизни описан в книге «Россия без иллюзий», 1938). Вероятнее всего, цель этих встреч была связана с неутихающими надеждами Витгенштейна устроиться рабочим. Если и так, то они были, очевидно, безуспешны. Джордж Сакс вспоминает, что в Москве «мы [с женой] слышали, что Витгенштейн хотел работать в колхозе, но русские сказали ему, что его собственная работа была полезным вкладом и ему следует вернуться в Кембридж» ^[856].

17 сентября, еще в Москве, Витгенштейн получил письмо от Фрэнсиса — тот поощрял его оставаться в России столько, сколько понадобится, чтобы найти работу. «Я хотел бы быть с тобой и видеть все с тобой, — писал он. — Но в мыслях я рядом» ^[857]. Из его письма выясняется, что Витгенштейн и Скиннер планировали провести следующий учебный год, готовя к изданию «Коричневую книгу», перед тем как поселиться в Советском Союзе. Это имело смысл, так как наступающий учебный год, 1935/36, был последним годом и для трехлетней аспирантской стипендии Скиннера, и для пятилетнего членства Витгенштейна в Тринити. «Я много думаю о работе, которую мы собираемся проделать в следующем году, — сказал ему Фрэнсис. — Я чувствую, что дух метода, который ты использовал в прошлом году, весьма хорош»:

«Я хочу повторить, — добавил он, — что надеюсь, ты останешься в Москве дольше, чем предполагал, если думаешь, что сможешь узнать больше. Это будет ценно для нас обоих».

Витгенштейн, очевидно, не видел причин продлевать свое путешествие. Его визит только подтвердил то, о чем ему говорили до поездки: его с радостью примут в Советском Союзе преподавателем, но не рады видеть рабочим. В воскресенье перед отъездом он отправил открытку Паттисону, спрашивая, встретит ли тот его в Лондоне:

Вернувшись в Англию, Витгенштейн очень редко обсуждал поездку в Россию. Он попросил Фрэнсиса дать отчет Фане Паскаль, и тот рассказал ей о знакомстве с миссис Яновской и предложении академической работы в Казани, и подвел черту, сказав, что Витгенштейн «ничего не решил о своем будущем» ^[859]. Чего не было в отчете, так это каких-либо впечатлений Витгенштейна о Советской России — ни намека, понравилось ему или нет то, что он увидел. Об этом он обмолвился лишь пару раз, в остальном храня молчание. Друзьям он объяснил, что он не хотел, чтобы его имя использовали, как использовали имя Рассела (после публикации «Теории и практики большевизма»), в поддержку антисоветской пропаганды.

Это говорит о том, что если бы он высказал свои впечатления о Советском Союзе, то картина вышла бы нелестная. Важный намек, возможно, содержится в его замечании Гилберту Паттисону, что жить в России — это как быть рядовым в армии. Здесь трудно находиться «людям нашего воспитания» из-за повсеместной мелкой лжи, необходимой, чтобы просто выжить. Если Витгенштейн сравнивал жизнь в России со своим опытом службы на «Гоплане» в Первую мировую войну, то неудивительно, что у него пропало всякое желание жить там после возвращения из этой короткой поездки.

Тем не менее, он постоянно выражал свою симпатию советскому режиму и уверенность в том, что поскольку материальные условия обычных советских граждан улучшаются, советский режим силен и вряд ли рухнет. Он восхищенно отзывался о советской образовательной системе, отмечая, что никогда не видел людей с таким стремлением к знанию и столь внимательных к тому, что им говорят. Но, возможно, самой важной причиной его симпатии к сталинскому режиму было то, что в России так мало безработных. «Важно, — однажды сказал он Рашу Ризу, — что у людей есть работа» ^[860]. Когда говорили о регламентированности жизни в России — когда указывали на то, что рабочие, пусть они и трудоустроены, не могут оставить или сменить работу, — Витгенштейн пожимал плечами. «Тирания, — говорил он Ризу, — не вызывает у меня негодования» ^[861]. Негодование вызывало у него то, что «правление бюрократии» приводит в России к классовым различиям: «Если что-то и могло разрушить мою симпатию к советскому режиму, так это рост классовых различий» ^[862].