Людвиг Витгенштейн. Долг гения - читать онлайн книгу. Автор: Рэй Монк cтр.№ 141

Cтраница 141

Сам Витгенштейн не предлагает толкований этого сна, но, учитывая его увлечение работами Фрейда, то, что раньше он использовал метафору замка, чтобы описать центральную идею Фрейда, и тот факт, что Гретль из всей семьи теснее всего была связана с Фрейдом, — можно, я думаю, рассматривать этот сон как сон об интерпретации снов. Сны, видимо, о чем-то говорят, и умелое использование работы Фрейда позволит нам услышать, что они говорят (пусть как бы через замочную скважину теорий Фрейда), но механизм, который лежит за их речью, и материал, из которого сделаны символы сна (бессознательное), хитроумны и сложны, слишком сложны, чтобы понять их в свете довольно грубой фрейдовской аналогии с механизмами XIX века.

Именно этим темам были посвящены беседы Витгенштейна с Ризом летом 1942 года. Он поехал в Суонси к Ризу, в том числе чтобы восстанавливаться после операции по удалению камня из желчного пузыря, и они вдвоем гуляли вдоль побережья Южного Уэльса, где Витгенштейну очень нравилось. В это время немногие остались в живых, кого Витгенштейн ценил как партнера в философских дискуссиях, и Риз был одним из них. Поразительно, что в то время как философская работа Витгенштейна была сосредоточена главным образом на философии математики, его разговоры с Ризом касались природы психологии и толкований Фрейда.

Существует некая перспектива, подчеркивал он, в которой образы во сне можно рассматривать как символы, перспектива, в которой мы можем говорить о языке сна, даже если символы непонятны сновидцу. Она может проявиться, когда мы обсуждаем сон с толкователем и принимаем его толкование. Точно так же, когда мы рисуем очевидно бессмысленные каракули и аналитик задает нам вопросы и прослеживает ассоциации, мы можем прийти к объяснению, почему мы рисуем то, что рисуем: «мы можем тогда отнестись к каракулям как к своего рода письму, как к использованию определенного рода языка, хотя он никем не был понят» ^[1057]. Но Витгенштейну было важно отделить эти объяснения от тех, который приводятся в науке. Нельзя объяснить сны или каракули с помощью законов, «и для меня тот факт, что в действительности нет никаких таких законов, кажется важным» ^[1058]. Объяснение Фрейда имеет больше общего с мифологией, чем с наукой; например, Фрейд не представляет доказательств своему мнению, что страх — это всегда повторение страха, который мы чувствуем при рождении, и еще «это идея, которая имеет удивительную привлекательность»:

Объяснения Фрейда сродни разъяснениям, предложенным Витгенштейном в его собственной работе. Они предлагают не обычную, механическую теорию:

Именно в этом смысле Витгенштейн в то время охарактеризовал себя Ризу как «ученика» и «последователя» Фрейда.

Философские занятия Витгенштейна во время Второй мировой войны были связаны с философией математики. Большая часть написанного в это время — исправление заметок последних норвежских месяцев в попытке улучшить основанный на них фрагмент «Исследований». Работая в госпитале, он заполнил три записные книжки заметками по математике. Они и собранный из них рукописный том теперь опубликованы и составляют части IV, V, VI и VII «Замечаний по основаниям математики».

Хотя в общих чертах они составляют единое целое с его ранней работой по этой теме, здесь Витгенштейн нападает на математическую логику в еще более язвительных выражениях. Это, возможно, его самая полемичная работа.

В эссе «Математика и метафизики» Рассел создает самое полное обобщение полемических целей Витгенштейна. «Один из главных триумфов современной математики, — пишет Рассел, — состоит в открытии того, что в действительности есть математика»:

Он продолжает обсуждать проблемы бесконечно малых величин, бесконечности и непрерывности:

Работа Витгенштейна — это атака сразу и на обрисованную здесь концепцию математики, и на отношение к ней. «Почему я хочу взять на себя труд выяснить, что такое математика?» — спрашивает он в одной из записных книжек, которые вел, когда работал в госпитале:

Витгенштейну формальная логика не кажется идентичной математике; сказать, что она кажется таковой, «это почти то же самое, как если бы кто-то захотел сказать, что столярное дело состоит в склеивании» ^[1063]. Математическая логика также не показывает нам, что такое математика. Она скорее «совершенно деформировала мышление математиков и философов» ^[1064]. А работы Вейерштрасса, Дедекинда и Кантора, которые вовсе не являются величайшими достижениями нашего века, стали для остальной математики «злокачественной опухолью, бесцельно и бессмысленно выросшей из здорового тела».