Толкнул хрипящего щенка на пол, наступил на грудь и выдернул из-под ребер меч.
На пол плеснуло кровью, яркой, словно маков цвет.
Велеслав, тяжело дыша, оглянулся на Злату — та замерла, бледная, из прокушенной губы по подбородку потекла алая капля. И в тот миг Велеслав был готов клясться всеми богами, существующими и несуществующими, что Злата была красивее всего, что ему вообще доводилось видеть в жизни.
Перед глазами своевольно всплыла кружащая голову картина: вот он сдирает со своей княгини одежду, разворачивает к себе спиной, ставит на колени. Хватает за волосы, заставляя прогнуться. А потом одним резким толчком входит в ее горячее, сухое лоно, причиняя боль, и стоны из ее губ — божественная, неповторимая музыка…
Под ногами хрипел, содрогался в предсмертных конвульсиях тот, кто посмел посягнуть на его женщину.
— Уберите, — приказал коротко.
А сам, не отрывая взгляда от Златы, шагнул к ней, схватил за волосы. Пальцы запутались в жидком шелке. В ноздри ударил аромат яблок, молока… и крови.
Она прокусила губу, потому что волновалась за своего любовника.
А он… находясь рядом, окончательно терял рассудок.
Притянул Злату еще ближе и слизнул катящуюся по подбородку соленую каплю.
Почувствовал, как она содрогнулась всем телом, заглянул в широко распахнутые глаза и улыбнулся.
— Вот видишь, все честно. Я победил его. Честно. Теперь ты моя.
Внезапно она уперлась острыми локтями ему в грудь, отталкивая. От неожиданности Велеслав разжал пальцы, женщина мотнула головой, рассыпая по плечам золотой каскад.
— Я никогда больше не буду твоей, — прошипела с ненавистью, — и не надейся.
— Об этом мы сейчас поговорим, — добродушно отозвался Велеслав, — отведите ее в спальню и заприте там.
Сперва он думал продержать Злату взаперти до ночи, но потом понял, что если не пойдет к ней вот прямо сейчас, то сойдет с ума.
Воображение рисовало картины столь заманчивые, что Велеслав плюнул на дела княжества и почти бегом направился в спальню. Там, перед запертой снаружи дверью, дежурили двое, при виде владетельного князя вытянулись в струнку.
— Ну, что там? — коротко спросил он, кивая на дверь.
— Тихо, княже. Княгиня, похоже, почивать легла.
— Вы свободны, — а ладонь уже на двери, толкает тяжелое, обитое медными полосами полотно.
В самом деле, зачем ему лишние уши рядом со спальней? Уж с женой он как-нибудь и сам управится.
Велеслав резко отворил дверь, мазнул взглядом по комнате. Злата и в самом деле уснула на широкой кровати, свернулась клубочком. Розовые ступни, маленькие, изящные, трогательно выглядывали из-под юбки. Сапожки валялись на полу.
Он старательно закрыл дверь, бесшумно подошел к спящей жене и некоторое время рассматривал ее бледное лицо. Красивое, невинное. И в то же время никуда не уходило ощущение, что Злата изменилась, не была больше той беспомощной девочкой, которая боялась своего господина и была готова на коленях вымаливать прощение.
Велеслав опустил руку, коснулся мягких волос, отвел их от лица, все еще любуясь. Он и сам не понимал, почему, а главное, когда стало приятно причинять ей боль. Ведь было же время, когда она кричала под ним от удовольствия?
И тут словно молния пронзила от макушки до пяток.
У него никогда не будет детей.
Наверняка кто-нибудь уже об этом слышал, а такая новость разнесется быстро.
«И это все ты виновата, ты-ы-ы-ы… навлекла на меня гнев богов…»
Он даже не пытался задаться вопросом, а почему думает именно так.
Скрипнул зубами, испытав мгновенное желание смять, скомкать это тело, испепелить, чтобы остались одни головешки.
В этот миг Злата проснулась, широко распахнула глазищи, заморгала, еще не понимая, медленно осознавая происходящее. Велеслав ожидал, что она завизжит, попытается убежать, но Злата надменно сморщила носик и резко села, отбрасывая его руку.
— Доволен? Ты убил его. Теперь доволен?
Он едва верил своим ушам. Еще никогда не бывало такого, чтобы жена так разговаривала с мужем. И не просто жена — неверная, виноватая, баба, которую следовало бы наказать, как следует.
Злата насупилась, смотрела на него настороженно. И снова не было в ней страха, такого сладкого, что ядом наслаждения струился бы по венам.
— Ты… моя, — сказал Велеслав, но получилось как-то неуверенно.
А Злата хмыкнула.
— Я больше не твоя, и твоей никогда уже не буду.
— Ты, верно, забыла, что такое плетка, а?
Но опять получилось жалко. Сам себе напоминал побитого щенка, ползущего к мамкиной титьке. Стало противно. Горло перехватило бессильной злобой.
— Я все помню, — серьезно ответила женщина, — я ничего не забыла.
— На колени, сучка, — прошипел Велеслав.
Он и сам не понял, как замахнулся, как ударил ее по лицу. Руку дернуло в сторону так, что едва не вырвало из сустава. А Злата, помолчав и что-то обдумав, расхохоталась ему в лицо.
— Ты больше ничего мне не сделаешь, князь! Так что лучше отпусти. Слышишь? Я никогда больше не буду твоей!
Он схватил ее за горло, белое, нежное. Но в тот же миг — медальон на груди разогрелся так, что Велеслав невольно вскрикнул от боли.
— Хенеш! Сука, ты что творишь?
— Ничего ты мне больше не сделаешь! — зло прошипела его княгиня, — ни-че-го! И твои люди мне больше ничего не сделают, понял? И — да, Велеслав! Я ношу ребенка, того ребенка, которого ты так и не смог мне дать!
— Сука! — взвыл он не своим голосом.
Одним движением повалил Злату на кровать, вмял в перину всем весом и принялся судорожно задирать подол. Она извивалась, проклинала, кусалась и царапалась. Он коленом раздвинул ей ноги, завозился со шнуровкой штанов, и смеялся, смеялся как сумасшедший. Сейчас он ей покажет. Да, покажет… Чьих детей она должна вынашивать…
Все еще хохоча, опустил руку, резко ввел в нее пальцы — и уже не смог сдержаться, заорал от боли, колючей проволокой вмиг охватившей все тело. Задыхаясь, скатился на пол.
— Получил? — раздался с кровати звонкий голосок, — на мне защита! Он защитил меня от тебя, тварь!
«А как же моя защита?!!»
Тяжело переводя дыхание, Велеслав заставил себя думать.
Защита Крови, вот о чем говорила Злата.
Но ведь это прежде всего вещь. У него — золотой медальон. А у нее?
— Сейчас я позову своих ребят, — сипло выдохнул Велеслав, — они тебя разденут догола и пустят по кругу.
Тишина. Неужели испугалась, наконец?