Пленницы судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анисимов cтр.№ 15

К лету 1722 года старая царица наконец добилась своего, и Петр потребовал, чтобы мекленбургская герцогская чета прибыла в Россию, в Ригу. Император писал в Росток, что если Карл Леопольд приехать не сможет, то герцогиня должна приехать одна, «так как невестка наша, а ваша мать, в болезни обретается и вас видеть желает».

Воля государя, как известно, закон, и Екатерина с дочерью, оставив супруга одного воевать с собственными вассалами, приезжает в Россию, в Москву, в Измайлово, где ее с нетерпением ждет царица Прасковья, посылая навстречу нарочных с записочками: «Долго вы не будете? Пришлите ведомость, где вы теперь? Еще тошно: ждем да не дождемся!» И когда 14 октября 1722 года голштинский герцог Карл Фридрих посетил Измайлово, то он увидел там довольную царицу Прасковью в кресле-каталке: «Она держала на коленях маленькую дочь герцогини Мекленбургской — очень веселенького ребенка лет четырех».

Уже из этого рассказа видно, что роль, которую играла вдовствующая царица Прасковья Федоровна при императорском дворе, была самой жалкой. Ни о каком царском достоинстве вдовствующей царицы даже речи не шло. Прасковья напоминала тех убогих вдов, старух-приживалок, которых бывало немало в домах богатых помещиков: их место — на дальнем конце барского стола, среди малопочтенной толпы таких же, как и она, полушутов и шутих, приживалок, компаньонок различного вида и рода. Если устраивал царь шутовской маскарад, то и царица выряжалась в «зазорный» для ее высокого статуса и почтенного возраста наряд фрисландской крестьянки и участвовала в шутовских шествиях и многодневных попойках, большим любителем которых был, как известно, великий преобразователь России. Но все-таки она больше жалась к жене Петра Екатерине Алексеевне, бывшей лифляндской простолюдинке, вчерашней портомое. Вот ее-то особенно обхаживала старая царица из знатного рода, писала ей ласковые до приторности письма, спешила напомнить о себе приветами и подарками — ведь через «государыню матушку-невестушку» Екатерину был самый короткий путь к Петру и милостям его. А когда в 1724 году Петр вдруг обнаружил, что Екатерина ему изменяет с обер-камергером Виллимом Монсом, то среди множества подобострастных писем высокопоставленной челяди к любовнику своей жены обнаружил и униженные «просьбишки» Прасковьи. Да и денщикам Петра находился подарок у старой царицы — тоже ведь люди нужные...

Когда же в барском доме вдова-приживалка была ненадобна, она скрывалась в своем ветхом флигеле. Там, на отшибе, после всех унижений, она отдыхала, тешилась с многочисленными карлами, дурками, приживалками, вымещая скверное настроение и злобу уже на подневольных и зависимых от нее людях. Гак царица Прасковья укрывалась в своем неуютном петербургском доме, если не удавалось вырваться в родное Измайлово. Там, среди челяди, она могла отдохнуть, сбросить опостылевшую новоманирную одежду и покуражиться над холопами. Между прочим, в ее окружении состоял полупомешанный подьячий и юродивый Тимофей Архипыч — автор бессмертной фразы: «Нам, русским людям, хлеб не надобен, мы друг друга ядим и тем сыты бываем!» Кто может эту сентенцию опровергнуть? Хотя Прасковья, по старой традиции, была богомольна, но далеко не безгрешна — кровь ее еще не остыла. В 1703 году писавший портреты ее дочерей австрийский художник и путешественник де Бруин наметанным взглядом ловеласа отметил, что царица-то еще ничего себе: бела, дородна, с гибким станом, обходительна и приветлива к мужчинам. Один из них долгие годы пользовался ее особым расположением. Это был стольник Василий Юшков. Случайно на глаза посторонних попало зашифрованное примитивным кодом письмецо Прасковьи к Юшкову, начинавшееся словами: «Радость, мой свет!» Обычно так обращались друг к другу люди, связанные интимными отношениями.

У Прасковьи, как и у каждой барской приживалки, были где-то далеко свои деревеньки, ими управлял наглый приказчик, который под рукой нещадно обворовывал старуху. Его звали Василий Деревнин, и когда в 1722 году он был уличен в злоупотреблениях, то по требованию царицы его доставили в московское отделение Тайной канцелярии, расположенное, между прочим, на Лубянской площади. Дворовые на руках отнесли к этому времени обезножевшую царицу в лубянский подвал и там в ее присутствии, по ее же приказу жестоко пытали Деревнина. В конце пытки Прасковья приказала облить голову расхитителя царицыных доходов водкой и поджечь. Деревнин, получив страшные ожоги, еле выжил. Дело получило огласку, самим Петром Великим было наряжено следствие, и все участники расправы были пороты батогами за самоуправство: виданное ли дело — такое нарушение законности в заведении на Лубянке, так сказать, в нашей святая святых! Но саму Прасковью царский гнев миновал.

В начале 1720-х годов Прасковья тяжело заболела, и эта болезнь в конечном счете свела ее в могилу. Согласно легенде, перед самым концом она попросила зеркало и долго-долго всматривалась в свое лицо, пытаясь, может быть, разглядеть неуловимые черточки приближающейся смерти... А похороны ей действительно были устроены царские: балдахин из фиолетового бархата с вышитым на нем двуглавым орлом, изящная царская корона, желтое государственное знамя с крепом, печальный звон колоколов, гвардейцы, император со своей семьей, весь петербургский свет в трауре. Сигнал — и высокая черная колесница, запряженная шестеркой покрытых черными попонами лошадей, медленно поползла по улице, которую позже назовут Невским проспектом.

В этот хмурый день 12 ноября 1728 года с покойной шкиперской дочкой Анной Петровной пришли проститься сотни петербуржцев. Это были в основном корабельные мастера, офицеры, моряки — словом, верные товарищи и сослуживцы великого русского корабельного мастера и шкипера Петра Михайлова, более известного миру как Петр Великий.

За много лет до этого дня там же, в Петербурге, в феврале 1712 года, в скромной тогда Исаакиевской церкви проходил обряд венчания. Два десятка моряков и их принарядившиеся жены толпились в тесном пространстве деревянного храма. Со стороны казалось, что это обычная свадьба жителя Адмиралтейской слободы новой русской столицы — шкипера, мастера или артиллериста. На самом деле венчался русский царь Петр Алексеевич и его давняя боевая подруга Екатерина Алексеевна. Как известно, брак Петра I и Екатерины долго не был освящен Церковью. И вот в 1712 году царь решил узаконить свой начавшийся еще в 1703 году сердечный союз с Екатериной. Присутствовавшие на церемонии венчания в церкви увидели любопытную сцену. Жених и невеста шли вокруг аналоя, а за ними, держась за юбку матери, неуклюже топали две маленькие прелестные девочки. Старшей, Анне, было четыре, а младшей, Елизавете, три года от роду. Так были узаконены, или, как говорили тогда, «привенчаны», любимые дочери Петра, хотя мстительная народная память этой истории не забыла, и не раз в толпе императрицу Елизавету Петровну называли «выблядком», родившимся до брака, «в блудстве». Но Петру, как и в других делах, было наплевать на мнение народа, для которого он всегда держал наготове толстую палку. Понять, что в Исаакиевской церкви венчали царя, можно было только по тому, что гости дружной гурьбой отправились не в аустерию «Четыре фрегата», а в новопостроенный Зимний дворец.

Словом, этот февральский день 1712 года царь провел так, как и мечтал: пригласил приятных ему гостей, венчался в уютной церкви его родного морского ведомства, а потом, опередив всех, помчался в санках в свой еще пахнущий краской и свежим деревом дворец и вошел в большой зал, стены которого были завешены фламандскими шпалерами: дивные леса, могучие купы деревьев, мягкие, сглаженные вершины холмов. Все это расширяло пространство пиршественного зала, казалось, что за окном не мерзостный петербургский февраль, а весна, окрестности Антверпена или Гента и гости Петра собираются на просторной полянке среди округлых фламандских холмов под голубыми небесами — плафон зала был расписан в виде облачного неба, по которому плыли, надув розовые щечки, амуры.