Пленницы судьбы - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Анисимов cтр.№ 46

«По маленькой лестнице, о которой я знала от людей их высочеств, — писала в своих мемуарах Дашкова, — я незаметно проникла в покои великой княгини в столь неурочный час... Я вошла, великая княгиня действительно была в постели; она усадила меня на кровать и не позволила говорить, пока не согрею ноги. Увидев, что я немного пришла в себя и отогрелась, она спросила: “Что привело вас, дорогая княгиня, ко мне в такой поздний час и побудило рисковать здоровьем, столь драгоценным для вашего супруга и для меня?..”» И т. д. и т. п. От всего этого диалога, записанного полстолетия спустя, веет романтикой, романом: читатель будто воочию видит, как юная Екатерина Малая пробирается в ночи к обожаемой подруге Екатерине Великой, чтобы узнать о ее планах и помогать, помогать! Но из дальнейшего текста этих записок видно, что Екатерина в разговоре с Дашковой благоразумно помалкивает о своих планах. Как раз в это время Екатерина с нетерпением ждала смерти Елизаветы Петровны и писала с нетерпением английскому послу: «Ну когда же эта колода умрет!», получала от него деньги на переворот, который деятельно готовила. А что же юная романтичная Катенька Дашкова? Это тоже хорошо, полезно, пусть приносит сплетни, болтает везде о моих достоинствах, в большой игре все пригодится... Так, вероятно, думала Екатерина...

Ситуация не изменилась и позже, после смерти императрицы Елизаветы Петровны в декабре 1761 года. Петр III Федорович стал императором Всероссийским, он приблизил к себе фаворитку графиню Елизавету Романовну Воронцову, ходили слухи, что поэтому царь намерен избавиться от жены, сослать ее в монастырь. Дашкова дерзила императору, бегала к Екатерине, принося ей новости и слухи. В гвардейской среде и в обществе сочувствовали обиженной императрице, обстановка была наэлектризована, всюду говорили о заговоре. Так это и было — заговор зрел. Однако пружины заговора, который плела Екатерина и братья Орловы, были неведомы юной княгине Дашковой.

«Они были первые из тех верных сынов Российских, которые сию империю от странного и несносного ига и православную церковь от разорения... возведением нас на всероссийский престол освободили» — так высокопарно сказано в указе Екатерины II о присвоении пяти братьям Орловым — вчерашним незнатным новгородским дворянам — графского титула за участие в дворцовом перевороте 28 июня 1762 года. Братьев Орловых — Ивана, Григория, Алексея, Федора и Владимира — еще задолго до переворота все знали: они, как никто другой, славились в столице своим буйством и скандальными похождениями по притонам и кабаках. Как на подбор могучие, красивые, они были в центре всеобщего внимания. Особенно прославились Григорий, ставший фаворитом императрицы Екатерины Алексеевны, и Алексей, по прозвищу Алехан, щеку которого «украшал» глубокий шрам — след от какой-то кровавой драки.

Орловы были гвардейцами, а в XVIII веке гвардия сыграла особую роль в истории России и династии. Гвардия — это не только усатые красавцы в великолепных мундирах, не только мужественные воины — стойкость, самоотверженность русской гвардии общепризнана. Гвардия — это еще и особая привилегированная воинская часть со своими традициями, психологией. Они имели весьма преувеличенное представление о своей роли в жизни дворца, России. Лестью, посулами, деньгами не раз удавалось направить гвардейцев на антигосударственные преступления — перевороты, убийства. Кроме всего прочего, гвардия была капризна и своевольна — на ее пути не становись! Воля ее закон! Так и получилось, что со вступлением на престол Петра III гвардия невзлюбила императора, а он мало считался с ней, как вообще с мнением тогдашнего общества, за что и пострадал. Тесно связанная через Григория Орлова с гвардией, наученная недавним опытом провалившегося заговора с участием Бестужева, императрица осторожничала. К этому времени она была уже опытным, скрытным политиком, ибо играла в смертельно опасную игру, да и вообще никогда не была склонна раскрывать свою душу перед людьми.

А тут милое, умненькое создание, племянница канцлера Воронцова, набравшего силу при Петре III, она же — родственница Никиты Панина — воспитателя сына Екатерины Павла Петровича. Панин спит и видит, как бы возвести на престол своего воспитанника в обход самой Екатерины. И наконец, нельзя забывать, что княгиня Дашкова — родная сестра Лизаветы Воронцовой, фаворитки императора. Словом, откровенничать с ней было весьма опасно. А послушать ее сплетни, поболтать с ней — отчего же нет? В письме к графу Понятовскому, своему бывшему любовнику, уже после переворота Екатерина сообщала: «Княгиня Дашкова, младшая сестра Елизаветы Воронцовой, хотя она хочет приписать себе всю честь этого переворота, была на весьма худом счету благодаря своей родне и ее девятнадцатилетний возраст не вызывал к ней большого доверия. Она думала, что все доходит до меня не иначе, как через нее. Наоборот, нужно было скрывать от княгини Дашковой сношения других со мной в течение шести месяцев, а в четыре последние недели ей старались говорить как можно менее... Правда, она умна, но ум ее испорчен чудовищным тщеславием и сварливым характером». Сорок три года спустя, в 1805 году, Дашкова в письме своей подруге Гамильтон пыталась опровергнуть это мнение государыни, о котором ей кто-то сообщил: «По восшествии на престол она [Екатерина] писала польскому королю и, говоря об этом событии, уверяла его, что мое участие в этом деле ничтожно, что я на самом деле не больше как честолюбивая дура. Я не верю ни одному слову в этом отзыве, так удивляюсь, каким образом умная Екатерина могла так говорить о бедной ее подданной и говорить в ту самую минуту, когда я засвидетельствовала ей безграничную преданность и ради ее рисковала головой перед эшафотом».

Действительно, во время подготовки переворота Дашковой казалось, что она не просто в центре заговора, но является его главной пружиной, его мозгом. И до самой смерти она была убеждена, что именно благодаря ее усилиям Петр III лишился престола, а Екатерина стала самодержицей. И вот настал день переворота 28 июня 1762 года. Екатерина, по согласованию с заговорщиками, бежала от мужа из Петергофа в Петербург — за ней приехал на наемной карете брат Григория Орлова Алексей, и как только она прибыла в Петербург, были подняты на мятеж перешедшие на сторону заговорщиков полки гвардии. И тут выяснилось, что ночь переворота прошла без «главного заговорщика», без Дашковой... Княгиня объясняла свое опоздание тем, что портной не успел приготовить ее мужской костюм — а как же без переодеваний в ночь приключений? На самом деле Дашкова просто проспала переворот, ей о нем никто заранее и не сказал. Причем ехавшая мимо дома Дашковой Екатерина не удосужилась разбудить свою подругу. Та явилась в Зимний дворец, когда было все кончено. Переодеться она успела уже во дворце и в таком наряде вошла, несмотря на бдительную охрану, в зал совещания Екатерины с сенаторами и начала шептать на ухо императрице какие-то советы. Не советы были уж так важны, а наряд и доверенность государыни, и это надо было вовремя показать — тщеславие и самолюбование были важной чертой характера Дашковой: «Императрица, заметив, что сенаторы меня не узнали, объяснила им... В мундире я имела вид пятнадцатилетнего мальчика...» Собственно, в этом и был истинный смысл маскарада.

Прозрение наступило чуть позже. Сначала было общее упоение победой, радость безмерная, а потом начались будни. Как-то войдя в апартаменты государыни на правах приятельницы и главной советницы, Дашкова была неприятно поражена видом развалившегося на канапе Григория Орлова, который небрежно рвал конверты и нахально читал секретнейшие сенатские бумаги. В этом месте мемуаров княгиня Дашкова, в сущности, проговаривается: она, столь тесно связанная с Екатериной, державшая в руках, как ей казалось, все нити заговора, даже не знала до этого дня, какую истинную роль и в перевороте, и вообще в жизни Екатерины играет этот знаменитый гуляка! С этого момента Дашкова люто возненавидела Орлова. Через какое-то время, при первой оплошности Дашковой (как можно, сударыня, при русских солдатах говорить по-французски, ведь мы патриоты, верные сына отечества!), Екатерина Великая вежливо, но строго поставила Екатерину Малую на место, показала, что прежней дружбы уже нет. Сердце молодой женщины было разбито страшным ударом неблагодарности. С возмущением она писала о столь любимой прежде государыне: «Маска сброшена... Никакая благопристойность, никакие обязательства больше не признаются...»