Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…) - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ратнер cтр.№ 141

Никто поныне не знает, что Анатолий Игнатьевич, который как-то назвал себя «сверчком в диссидентской бочке Диогена», в советские времена позволял себе столь смелые строки:

И, конечно же, до последних дней для него родной Донбасс был стократ дороже Крыма. Об этом Никаноркин замечательно написал: «У меня есть такая жилка – / Все отдать за кусочек угля. / Да, бывает южная ссылка, / Но негреющая земля».

Немало в моем архиве и белых стихов Никаноркина. Изучив его творчество, могу с полной уверенностью сказать, что Анатолий Игнатьевич мог быть автором или соавтором ряда Никиных стихов, а вот редактором их, конечно, далеко не всех, был однозначно. Основанием для этого служит рукопись неизвестного поэта, обнаруженная в архиве Никаноркина с его профессиональными правками.

И еще об одном. В творческо-поэтической семье Никаноркиных – Карповых – Торбиных происходил вполне естественный взаимообмен мыслями, образами, строками. Но чтобы это касалось целых стихотворений или отрывков из них, представить трудно. Вместе с тем такие случаи имели место. Так, например, две первые строфы приведенного в конце главы 4 стихотворения Светочки «Ты знаешь, я уже боюсь усталости» почти не отличаются от стихотворения Никаноркина:

Не сомневаюсь, что изначально это написал он о себе, к тому же у него есть отдельное стихотворение «Сенька-кучер». А Светочка могла запомнить какие-то строки, или Анатолий Игнатьевич разрешил ей их использовать, что она и сделала, дописав две строфы.

Другой пример, касающийся этих же поэтов. Для сравнения слева привожу незаконченное стихотворение Никаноркина «Оккупация», а справа отрывок из стихотворения Светочки «Чужая война».

Думаю, в недрах моего архива нашлись бы подобные «совпадения» и в стихах остальных поэтов этой семьи. Но вернемся к началу данной главы. Очередной выпад Татьяны Барской просто ошеломил меня. Мало того, что я не мог разобраться, кто все же из них писал стихи, как добавился еще Никаноркин, который, как мы знаем, был профессиональным поэтом. Выходит, слона-то я и не приметил? Масло в огонь подлил Никин однокурсник по Университету культуры, которого, по его просьбе, я не называю: «Зная Нику, думаю, что она могла писать стихи в семь-девять лет, но ходили злые слухи о том, что их ей диктовал дед и что, когда его не стало, она перестала писать».

Было над чем ломать голову. Как-то Лера Загудаева, знавшая, что я пишу эту книгу, сказала: «Смотрите, чтобы вы себе голову не сломали». Когда я передал эти слова Карповой, она заметила: «Лера просто не знает, какая у тебя голова». Получалось, что в семье Ники все были поэтами: она сама, мама, бабушка, дедушка и сестра бабушки. Пять человек писали стихи, и каждый из них мог быть автором, соавтором или редактором стихов Ники. Выделить из этого квинтета кого-то одного, казалось, невозможно. Понятно было лишь то, что явно не соответствующие возрасту стихи Ники мог написать любой из ее взрослых родственников, которых по степени убывания таланта я временно, для себя, расположил в такой последовательности: Светочка, Людмила Владимировна, Никаноркин и Майя. Майя в этом перечне стоит последней, потому что о ее стихах я от многих слышал, но их не читал. Ну, и, естественно, Нике я мысленно отдавал все стихи с детскими интонациями, образами, ритмами, а также некоторые стихи трагического звучания. Я даже детально в энный раз перечитал книги «Черновик» и «Ступеньки вверх, ступеньки вниз…», мысленно выделяя те стихи, которые, на мой взгляд, полностью написаны Никой или частично, или полностью кем-то. Вместе с тем я понимал, что мнение мое будет субъективным, бездоказательным и не окончательным. В голове крутилось памятное с детства «Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай». Мне очень хотелось выбрать Нику, а значит, доказать ее авторство, которое уже не казалось бесспорным.

На помощь, как всегда, пришел мой добровольный помощник Андрей Ханов. После того как я затронул эту тему и поделился с ним своими соображениями, он, не пытаясь меня убедить или переубедить, прислал письмо, в котором четко обозначил свою позицию относительно авторства вообще, и Ники в частности. В силу несомненного интереса привожу это письмо полностью.

Я считаю саму постановку вопроса об авторстве не то чтобы некорректной, а устаревшей (в принципе) и к тому же нерелевантной, не имеющей отношения к сути дела (в данном конкретном случае). Отступление для примера того, как “снимаются” традиционные вопросы: Юрий Карабчиевский ^[292]в своем блестящем исследовании “Воскресение Маяковского” ^[293]снял вопрос об искренности Маяковского в его произведениях (в духе: верил ли он в то, о чем писал?) – как не имеющий отношения к данному автору. По Карабчиевскому, на него не может быть дан никакой исчерпывающий ответ. Причины две: во-первых, Маяковский сам существовал в системе постоянных подмен, для него даже в мелочах не существовало никакой связи между текстом и автором. Во-вторых, в Маяковском сама поэзия, по Карабчиевскому, меняется, ломает границы и переходит в ту область, где вопрос об искренности теряет смысл, так как её целью становится прямое воздействие на читателя (в обход изложения впечатлений и чувств и т. п.). Это пример того, как в культуре возникает определенная фигура или группа, и самим своим творчеством он (она) выходит за границы принятых вопросов, выявляет их ограничения, делает сами вопросы неточными, не имеющими решения. По той же самой модели может быть снят вопрос об авторстве произведений, известных нам, как сочинения Н.Г. Турбиной. Родственники и среда, плюс личные способности девочки сварились в единый компот, из которого нет смысла доставать отдельный фрукт – мы тем самым изучим именно фрукт, а не сам компот, который и даёт итоговый вкус ^[294].