Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…) - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ратнер cтр.№ 49

Анатолий Игнатьевич остался беспартийным до конца своих дней, что не может не вызвать уважения, которое он заслужил и без этого. В подтверждение сказанного приведу слова Барской: «Если б он был членом партии, то состоял бы на учете в редакции газеты “Советский Крым”, в которой долгие годы был внештатным сотрудником и публиковал свои очерки о врачах и военных. А мне пришлось быть в партии – таковы были условия работы в газете штатным сотрудником».

В моем архиве хранятся фотографии похорон Никаноркина, на которых возле гроба запечатлены его жена, дочь и внучка, а на заднем плане – Константин Постников. Честно говоря, я был удивлен тем, как убивались по покойному Карпова и Майя, и спросил об этом Постникова. Вот что он рассказал: «Я только обратил внимание на наигранность Майи. Помню момент, когда гроб опустили в землю, и Майя к нему прямо прыгнуть собралась. И за меня уцепилась, чтобы я ее вроде оттаскивать должен. А я, наоборот, отошел: “Хочешь прыгать – прыгай”. Но она, конечно, не прыгнула. Про бабушку я не помню уже. На похоронах были ветераны, которые очень тепло говорили о дедушке, что он под снарядами спас многим жизни».

«Когда Никаноркин умер, – рассказала Лушникова, – у Майи с бабушкой наступило разочарование: у него на счету не оказалось денег. Они думали, что там миллионы. Ну, может быть, что-то было, но они так мне сказали, мол, мы рассчитывали, а у него… Я говорю: “Майя, откуда у него могли быть деньги? Он ведь жил в Литфонде, там путевки не дарили. Их надо было покупать. Он же постоянно там жил”. И потом они давали ему задания: купить что-то Нике к школе, еще что-то, и он на это давал деньги. Тянули все из этого деда».

Как и следовало ожидать, могила Никаноркина оказалась заброшенной. Когда в 1995 году, всего через год после его смерти, Анатолий Борсюк ^[120], снимавший фильм «Ника, которая…», специально привез Майю на старое кладбище, она долго не могла найти могилу отца. Потом, вместе, они нашли ее – могила утопала в бурьяне. Майя сказала: «Я сюда прихожу гулять, как в парк». Вспоминается пушкинское: «Что я могу еще сказать?» Кстати, если помните, такой же заброшенной была и остается могила Георгия Торбина.

В марте 2014 года я спросил у Карповой: «Вы были на похоронах Никаноркина?» – «Конечно, все мы были. Его хоронили как участника войны, со всеми воинскими почестями». – «А когда последний раз Вы были на его могиле?» – «Я не была там десять лет». – «А Ника была?» – «Была». – «А Маша?» – «Редко, он Машу очень не любил». По словам Лушниковой, они не помнили, где эта могила, и там не бывали. Когда умерла Карпова, и я посоветовал Маше похоронить бабушку рядом с Никаноркиным, она ответила: «Если найду его могилу».

В который раз я просмотрел переданный мне Карповой вскоре после смерти Майи архив Никаноркина. Она им, архивом, не дорожила, так же как мужем. Судя по квитанциям, хранящимся в этом архиве, Никаноркин по 1993 год включительно (он умер в 1994) оплачивал все коммунальные услуги за квартиру на Садовой, 28, где после рождения Ники ютился в комнатушке площадью 7 квадратных метров, а потом не жил там вообще. И за пребывание в Доме творчества он тоже платил. К примеру, за путевку туда с 6 сентября по 1 октября 1987 года, то есть на 24 дня, он заплатил 79 рублей 59 копеек – немалые в то время деньги. И умудрялся еще помогать Нике, с которой у них всегда была взаимная любовь. Поэтому когда злопамятная Карпова обвиняла мужа во всех смертных грехах, она задним числом мстила ему – которому не меньше, чем ей, мы обязаны появлением на свет Ники.

Кроме массы фотографий разных лет, на которых запечатлен высокий красивый модно одетый мужчина с усами, Никаноркин предстает на снимках с Михаилом Светловым, Виктором Боковым ^[121], Михаилом Дудиным, Анатолием Кашпировским и другими известными людьми. Немало снимков, на которых он вместе с Никой, редко с Карповой, но с Майей – нигде. На большинстве фотографий он задумчив и с грустными глазами.

Практически все известные писатели, приезжавшие на отдых в Ялту в Дом творчества, бывали дома у Анатолия Игнатьевича, которого ценили за его писательский дар и коммуникабельность. В моем архиве хранятся письма к Никаноркину Григория Бакланова ^[122], Николая Ушакова ^[123], Владимира Луговского, Константина Паустовского, Василя Быкова, Степана Щипачева, телеграммы от Александра Твардовского и от боевых друзей-эльтигенцев.

В качестве примера приведу публикуемое впервые письмо замечательного писателя, в прошлом главного редактора журнала «Знамя», Григория Бакланова.

24 мая 1960 г.

Дорогой Анатолий Игнатьевич!

Недавно вспоминал опять то, что рассказывали вы мне в Ялте о годах войны, о Ростове, о десанте в Крыму, вспоминал с завистью. Вы много пережили, видели такое интересное – нельзя об этом не писать. Вы – участник значительнейших событий, никто, кроме вас, не напишет это так, как вы видели. Не медлите. Напишите обязательно. За пятнадцать прошедших после войны лет много подробностей ушло из нашей памяти. Дальше – они будут забываться быстрей. Я не берусь вам подсказывать, но если не складывается повесть, напишите искренние записки. Суть не в том, как будет называться это литературное произведение. Важно, с какой степенью правды говорите вы с читателем, какие жизненные наблюдения, мысли вложите вы. И – язык, язык, конечно же язык!

Желаю вам удачи, бодрости, хорошего рабочего настроения. Будет время – черкните письмишко. Крепко жму вашу руку, очень верю в вас.

Ваш Бакланов

P.S. Ночь, когда распространился слух, и все вы, больные дизентерией, прорывались сквозь немцев – как это может быть сильно! У меня это перед глазами стоит. Сядьте, напишите. Помучайтесь раз, десять раз – выйдет! И студент этот в Ростове. Тоже очень хорошо. А еще вот что: не рассказывайте друзьям то, что хотите написать, не растрачивайте порох впустую. То обостренное выделение, которое возникает у вас, когда вы рассказываете и волнуетесь – это и есть вдохновение. Пусть оно отольется на бумаге. А то расскажете все и скучно будет писать, трудно будет второй раз возбудить в себе это волнение, поверьте.

Не могу также удержаться от соблазна ознакомить читателя с веселым письмом Виктора Бокова.

23 декабря 84 г. Переделкино.

Игнатьич!

Казни, топи в море, бросай в котел с молоком кипящим, делай, что хошь, но только сегодня я написал рецензию на рукопись, до этого ни часу не имел времени. То две недели был в Чехословакии (наверно, ты читал в “ЛГ”), то срочно должен был сделать книгу прозы в 30 печатных листов и дать библиографию на каждый рассказ или статью. То выступал на юбилее Н. Старшинова ^[124] , потом на своем, потом только что приехал вчера из Загорска, где земляки устроили грандиозный юбилей, то на одно заседание, то на другое, то гости отовсюду (из Орла, из Брянска, из Иванова, из Горького). Бог ты мой! Месяц спал только по 4 часа, ибо будят и берут за горло – пиши!