Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…) - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ратнер cтр.№ 72

Чудо-девочка Вика Ветрова, как и Ника Турбина, писала талантливые, нервные, не по годам взрослые стихи. Да и как могли не поразить такие строки: «Возьми мою живую плоть, / Пока она еще живая, / Пока земную цену рая / Еще не заломил Господь…». Ветрова начала сочинять с пяти лет, с восьми печататься, в тринадцать вышла ее первая книжка стихов.

«Ника, безусловно, была человеком необычайно одаренным и фонтанирующим, – написала мне Ветрова. – Человек-эмоция. Наверное, поэтому у нее возникали сложности во взаимодействии с внешним миром, а впоследствии и проблемы из-за невозможности примириться с действительностью. Я мало знаю о ее жизни. Мы встречались всего лишь один раз в 1991 году на презентации наших с ней книжек тогда еще в Советском детском Фонде. Помню, что она была фантастически красива, насколько может быть красива юная женщина, в пиджаке-френче с одним эполетом. Мне было 11 лет, а ей около 16-ти. Мы немного пообщались, очень по-доброму и очень тепло. Она обо мне знала, но с моими стихами знакома не была, поэтому после моего выступления с удивлением сказала кому-то из своих спутников: “А у нее, оказывается, хорошие стихи!”» Потом им обеим подарили по плюшевому медведю, и дальше их дороги разошлись.

А вот какой увидел Нику в то время Влад Васюхин. «Кажется, живьем я видел ее всего один раз. На этот раз запомнил хорошо. Я работал тогда в детской редакции Всесоюзного радио, потому и оказался в Доме кино, где устроили пресс-конференцию по поводу некой, связанной с поддержкой юных талантов акции. Ника сидела неподалеку. Если б ее не представили, не узнал бы. От большеглазой чудо-девочки с прической “а-ля Мирей Матье” мало что осталось. Нет, она была красива, и даже весьма, но какой-то потрепанной, неухоженной красотой. Осунувшаяся, черные круги под глазами, надменный взгляд. В грязно-джинсовом костюме, с вульгарными блестками по вороту. И, как мне показалось, в тот день она мучилась похмельем…

Насколько позволяли приличия, я глазел на нее во время обмена ненужных вопросов на пустопорожние ответы. Кажется, Нику (“Аплодисменты, друзья! ”) тоже заставили что-то рассказывать. И она говорила – путаные, необязательные слова. И было видно, что больше всего на свете ей хочется удрать на крылечко, затянуться сигареткой, глотнуть пивка. Что, кажется, она сделала, улучив момент. И я не стал подходить к ней, совать под нос микрофон, просить “почитать стихи для наших радиослушателей”. Даже знакомиться не стал. Хоть очень хотел. Ведь это была уже другая Ника».

Была еще одна, если не главная, причина, из-за которой Ника бросила ВГИК, – ее швейцарская эпопея. О ней до сих пор было известно и много (неосознанные вымыслы журналистов), и мало (сознательные вымыслы Ники), то есть почти ничего. Огромная благодарность Геннадию Романовичу Болгарину ^[175], непосредственному участнику описываемых событий, беседа с которым легла в основу данного раздела.

Вначале о том, что предшествовало появлению швейцарской темы в биографии Ники Турбиной. Об этом взахлеб писала лозаннская газета «24 часа». В ней сообщалось, что Джованни Мастропаоло (Giovanni Mastropaolo), основатель института, в котором лечат больных с психическими расстройствами при помощи музыки и поэзии, увидел невероятный эффект от прочитанного одной из его пациенток стихотворения Ники Турбиной «Я как сломанная кукла…» – обреченная на бесконечные психические страдания девушка обрела душевное равновесие ^[176]. После этого Мастропаоло стремился связаться с Никой Турбиной, чтобы пригласить ее в Лозанну, для чего его коллега Владимир Гальперин (Vladimir Hаlperin) отправился в СССР ^[177].

В обоих случаях речь шла о стихах из книги Ники Турбиной «Черновик» на итальянском языке, которая вышла в 1985 году и принесла ее автору всемирную славу. Не исключено, что интерес Мастропаоло к Нике подогрел Гагик Назлоян ^[178],, который в 1989 году посетил упомянутый выше институт.

Перед тем как предоставить слово Геннадию Болгарину, сообщу, что он в то время был одним из основателей и лидеров Всесоюзного общественного объединения «За социальную экологию человека через массовое творчество». По сути это была ассоциация, помогавшая творческим людям реализовывать их идеи и проекты.

Г. Болгарин: Когда у нашего движения завязались международные связи, в сфере внимания начала выкристаллизовываться Швейцария. Мы получили достаточную известность, и однажды мне прислали факс из Женевы от некоего доктора Владимира Гальперина, который приглашал российскую делегацию и лично меня. Мы поехали и встретились с ним. Он был человеком высокоинтеллигентным, культурным, хорошо говорил по-русски и был в курсе нашей жизни. От него я впервые услышал о господине Мастропаоло, итальянце, очень своеобразном и интересном человеке, который мечтает приехать в Россию, у него в отношении ее есть реальные планы, о них он расскажет сам, в Лозанне, где у него имеется своя клиника. И мы поехали в Лозанну.

Первая наша встреча произошла в ресторане «Паб капитана Кука». Мастропаоло пришел в белой рубашке, вместо галстука у него был медальон с двумя шнурками. Абсолютно седой, с живыми выразительными глазами и очень эмоциональный, он сразу взял быка за рога – поинтересовался, знаю ли я крупных отечественных психиатров и российскую психиатрическую школу, а также есть ли у меня возможности на кафедрах МГУ и тогда еще Ленинградского университета, потому что у него есть свой метод лечения… Гальперин старался унять его итальянский пыл.

Во время второго моего визита в Швейцарию Гальперин сказал, что надо готовить поездку Мастропаоло в Москву, и рассказал мне об Институте майевтики. После общения с Российским психиатрическим обществом стало ясно, что фамилия Мастропаоло среди авторитетов в этой области не значится. В МГУ мне не удалось договориться, но я договорился на кафедре Российского социального государственного университета (РСГУ), который допускал различные новации. Для лекции Мастропаоло была выделена площадка Союза кинематографистов, так как никто не хотел брать на себя ответственность за презентацию нового метода лечения, тем более в психиатрии.

Мастропаоло приехал в Москву летом 1990 года. У него был определенный рейдер, приняли его очень гостеприимно. Потом от специалистов я узнал, что его метод далек от фундаментальной психиатрической науки, является своего рода формой психологической адаптации, с точки зрения серьезных научных разработок интереса не представляет, и налаживать связь, как хотел Мастропаоло, между российской психиатрической наукой и швейцарской бесперспективно.

Авторское отступление