Тайны жизни Ники Турбиной («Я не хочу расти…) - читать онлайн книгу. Автор: Александр Ратнер cтр.№ 89

А дальше все начало развиваться, алкоголь уже давал свои проявления. Мне было ее безумно жалко, потому что она как человек была удивительная, очень добрая, не завистливая абсолютно. Притом еще такая деталь: на нашем курсе было мало москвичек, в основном девочки из Подмосковья и разных городов. И все они, я была просто в ужасе, в начале первого курса ходили в Никушиных вещах. Она раздавала их направо и налево. Потом приходила и говорила: “Мне одеть нечего”. Я в ответ: “Замечательно, бери мой свитер и давай твой черный – он мне идет”, – или спрашиваю: “Никуш, а где там то или это?” – “Нету, кто-то забрал и не вернул”. Но одеваться она любила. Были такие вспышки, когда куда-то надо было пойти. Ника могла замечательно одеться и превосходно выглядеть.

У меня в то время были спонсоры, они оплачивали мои выступления, на которые я с собой брала Нику. Мы ездили с ней в Казань, у нас там был вечер, она тоже выступала и как всегда замечательно читала свои стихи. После Казани нам устроили отдых на несколько дней в Марийской республике, где у ребят, которые нас принимали, была зимняя дача. Помню, Ника долго купалась в бане и пила там. Я тогда на все махнула рукой, думаю, уже теперь сделать ничего не могу».

Но Ника была полна оптимизма: «Я на самом деле счастлива, что я там, – говорила она об Университете культуры в интервью «Комсомольской правде» ^[219]. – У меня изумительные преподаватели, такие, как Алена Александровна Галич. Я целый день в институте, с восьми утра до одиннадцати вечера. Там настоящая работа, настоящая профессиональная работа. Нет бездарностей, но есть люди, которые хотят играть. И я верю в себя на сцене».

Вспоминает Альберт Бурыкин: «Однажды в Университете культуры Нике задали подготовить работу по истории “Две звезды, или История Русского раскола XVII века”. “Алик, – сказала она, – ты знаешь, что будет со мной, если я не выполню это задание?!” Я писал всю ночь с 26 на 27 декабря 1994 года, а утром 27-го, пока мы с ней ехали до Речного вокзала на автобусе, я дописывал эту работу, а Ника переписывала, для достоверности, своей рукой. Слава богу, мы успели, все обошлось, и ее оставили в институте».

Хочу привести очень искреннюю и доброжелательную характеристику, которую дает Нике ее подруга Алеся Минина, обучавшаяся в Московском педагогическом институте им. Н.К. Крупской на филологическом факультете. Она как никто близко знала Нику в тот период времени. «Ника была настолько живым человеком, – рассказывает Минина, – что нельзя передать. Очень любила читать, засунув в рот мизинец и грызть его. Любила смеяться. Смеялась всегда от души, запрокидывая голову назад. Она была очень веселой, эпатажной, дерзкой, хулиганистой. Обожала писать. Любила поэзию. Была очень начитанной. Вспоминаю такой случай. Однажды я спросила: “У тебя есть чего почитать?” Она в ответ: “Да вон книг немерено”. Говорю ей: “Пушкина не хочу”. Она очень любила Пушкина. Тогда Ника спрашивает: “А ты читала Франсуазу Саган?” Я отвечаю: “Нет, а кто это?” – “Эх, деревня, как же так? У вас же была зарубежная литература”. – “Да, была”. – “И ты никогда не читала Франсуазу Саган?” – “Никогда”. – “Прочти, Лесь, тебе очень понравится”. Я, конечно, прочитала с большим удовольствием.

Если недолго с ней общаешься, ни за что на свете не скажешь, что этот человек начитанный, образованный, умеющий хорошо и правильно разговаривать. Она была хулиганкой такой, свой человек везде. Не в падлу по общаге походить в какой-нибудь тельняшке и драных штанах. Ника вообще была максималисткой. Как бы это странно ни звучало, но человек был справедлив до невозможности. И ее нельзя было обижать ни на столечко.

Если вдруг ее друга обидели, то подраться как не фиг делать. За друга, подругу она шла и заступалась. Ника, например, считала, что женской дружбы не существуют. Я так и не услышала от нее эту печальную историю, которая когда-то случилась: она долго дружила с какой-то девочкой, которая потом ее предала. Это было уже в переходном возрасте. После этого она начала отрицать женскую дружбу и утратила веру в нее».

Как оказалось, к этому приложила руку Майя. «Ника была на гастролях, – вспоминает Евгения Филатова, – а поскольку самыми близкими для меня людьми были она и Майя, я в свой день рождения пришла к ней с Шикторовым, тоже благодаря Нике ставшим моим другом, который подарил мне шикарный букет роз. Майя это все сразу связала и придумала жуткую гадость, будто я переспала с Шикторовым. К сожалению, Ника, называвшая меня сестрой, в это поверила, и когда я после ее возвращения пришла, чтобы забрать свою гитару, она, разъяренная, бросила мне ее, сопроводив это разными словами». Так Майя разлучила их навсегда, а Ника разочаровалась в женской дружбе.

«Она научила меня очень важной вещи, – продолжает Минина. – Гордыня – это понятно, есть у всех. У Нюры она отсутствовала напрочь. Вообще не было. Если вдруг оказывалось, что она виновата, Нюра могла в любом месте упасть на колени и просить прощения. Для меня это каждый раз было откровением. Она очень боялась, что ее обманут или сделают ей больно. Душа у нее была очень открытая, до самого последнего момента. Не глядя на то, что у Ники практически не было денег и не было на что жить, если кто-то приходил и просил о помощи, она могла последнюю вещь снять и отдать. Тут вопроса не возникало. Если кто-то в два часа ночи звонил и говорил, что негде ночевать, у меня все плохо, я умираю – всегда пожалуйста.

Если в обычной ситуации от нее ни слова мата не услышишь, то когда приходили какие-то чужие люди, посторонние, на которых она хотела произвести сильное впечатление, у нас в ход шли острые словечки и матернуться мы любили. В общем, показать то, чего от нее никто не ждал. Однажды к ней приехал режиссер из Владимира. Она его называла “господин режиссер”. Молодой человек, пьющий и какой-то потасканный. Они долго решали, будут снимать фильм и делать передачу о ней или нет. В результате она его выперла, но меня поразило то, как она с ним разговаривала: общение велось исключительно матом. Если Ника видела, что человек, ничего из себя не представляющий, пытается себя как-то преподнести, она сразу ставила его на место.

Помню, у нее было плохое настроение, и она постриглась налысо, а потом несколько месяцев ходила в платочке. Самое удивительное: если никто не говорил: “Нюр, пойдем, выпьем” или в доме не было алкоголя, то человек не шел и не тратил на это деньги. У нее, например, никогда не было похмелья – похмельный синдром отсутствовал как данность (в этом Ника повторяла Майю. – А.Р.).

Мужчин вокруг нее всегда крутилось море, но Ника к ним относилась своеобразно. Она меня однажды спрашивает: “Лесь, за что ты любишь мужчин? Они такие козлы”. Для меня было очень странным, что она мужчин всерьез не воспринимала. Майя не любила. И Ника не любила. Никого. Но была очень влюбчивым человеком, и, если кто-то понравился, ей не составляло труда подойти и сказать: “Я тебя люблю” или “А ты мне нравишься, давай дружить, общаться”.

Какая-то детскость в ней была, она так и осталась. Возможно, потому что детство у нее не было полноценным. Вот эти все рыбалки, “а пойдем туда, покатаемся, подурачимся” – это было завсегда и пожалуйста. Наверно, поэтому. Ей досталось ужасно. Сколько она жила, столько и доставалось, причем с самого детства. Это что-то невообразимое. Может, поэтому она и была такой сильной девочкой.