Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века - читать онлайн книгу. Автор: Бенджамин Мозер cтр.№ 125

«Иногда из-за удивительной психологии Сьюзен ей было нужно, чтобы я была «снежной королевой», – говорила Лусинда. – Я – не «снежная королева» и никогда не была ею». Тем не менее Чайлдс понимала, откуда «ноги растут»:

«Она много рассказывала мне о Милдред и разговаривала со мной, как с человеком, которому она доверяет, как с добрым человеком. Но потом, в других ситуациях, она проецировала образ Милдред на меня, и это было нечестно. Я чувствовала себя совершенно ужасно. Ей просто надо было это делать. Не думаю, что я тогда это окончательно понимала. Мне кажется, что иногда она себе много чего придумывала.

Знаете, можно легко придумать причины того, почему я ее не люблю, и объявить об этом. Она придумывала себе какие-то вещи, которые вообще не имеют ни к чему никакого отношения. Что-то типа того, что я сказала кому-то на вечеринке, или она цеплялась за какую-то мелочь и превращала ее в то, что она изначально не значила» ^[1114].

Получалось, что женщина, которая говорила только 10 % того, что имела в виду, оказалась вместе с женщиной, которая говорила в 10 раз больше, чем имела в виду. Иногда попытки Сьюзен привлечь внимание Лусинды напоминали фарс. Дэррил Пикни вспоминал, как однажды вместе с Сьюзен пошел в Линкольн-центр, где Зонтаг, зная, что в публике будет Лусинда, устроила свою оперетту. «Она сняла очки, чтобы ничего не видеть, – рассказывал он. Сьюзен была практически слепой, поэтому с трудом и шатаясь шла вдоль ряда. – Ей пришлось помогать, поднялось много шума. Все это было сделано для того, чтобы Лусинда точно заметила появление Зонтаг» ^[1115].

Но сама Сьюзен изображала эти инциденты как подтверждение холодности Лусинды, ее желания сделать ей больно, считала себя пострадавшей и униженной стороной, у которой не было ни малейшего желания «устраивать сцены». Даже через четыре года после того, как они впервые упомянули о том, что расстаются, Сьюзен все еще пыталась привлечь внимание Лусинды:

«Причина, по которой я с тобой не здороваюсь, когда вижу, – я была три раза на балете на прошлой неделе и все три раза видела тебя в публике, – но видеть тебя для меня – это просто чистая агония. Мои чувства не изменились. Поэтому мне кажется чистым сумасшествием сидеть на балете перед тобой с кем-то другим. Когда я вижу тебя, я хочу умереть. Или – если выразиться иначе – я хочу тебя обнять. Или передать тебе бинокль…

Если честно, я не знаю, что делать. С моей стороны глупо не приветствовать тебя, у меня нет никакого желания устраивать сцены или дать людям понять, что происходит. Но сейчас мне все это больнее, чем ты можешь себе представить.

В последние несколько месяцев я была близка к самоубийству и пока еще не пришла в себя» ^[1116].

Лусинду не могли не трогать эти признания, но она уже ужасно устала от всего происходящего. «Когда Сьюзен говорила о самоубийстве, моя мать находилась в больнице после того, как действительно совершила попытку самоубийства», – рассказывала Лусинда. Лусинда-старшая выздоровела, и дочь с матерью в конце концов помирились после смерти отца Чайлдс. До этого Лусинда-старшая не была ни на одном представлении, в котором участвовала ее дочь, но после примирения посещала все ее мероприятия до самой смерти. И «она помогла мне и спасла меня, когда я расставалась с Сьюзен» ^[1117].

Спустя 15 лет после их встречи Сьюзен написала ей следующее: «Мы обе хрупкие и сложные люди, у которых все не так просто, и ни одной из нас не нравятся сцены» ^[1118]. Быть может, сцены ей и не нравились, но жить без них она так и не научилась.

Как не научилась «делать правильно» многие вещи, и огромное количество ее друзей были от этого в ужасе. «Ирэн – не моя мамочка», – писала Зонтаг 20 годами ранее. Для описания Лусинды она использовала слово «снежная». Те же самые слова Сьюзен использовала для описания Милдред.

Эссе «Х, бич», написанное в 1960 году, опережало свое время. Первая книга о детях алкоголиков была опубликована в 1978-м, в год, когда вышло эссе «Болезнь как метафора» ^[1119]. Точно так же как и в случае рака, вопрос алкоголизма был опутан мифологической моралистикой, и представление о том, что дети зависимых от алкоголя или препаратов могут наследовать некоторые патологии родителей, только начинали обсуждаться в научной среде. По мере проведения исследований стали наблюдаться определенные закономерности, которые можно было проследить по поколениям.

Детей, выросших в семьях алкоголиков, бросает в крайности: между ощущением собственного величия и острейшей самокритикой, гиперреактивностью ученика-отличника и летаргическим бездействием, между стремлением обратить на себя внимание и агрессивным отталкиванием тех, кто это внимание проявляет. Этим детям сложно поверить в то, что их ценят такими, какие они есть, а не за то, что они делают, и у них бывают недостижимые амбиции. «В раннем возрасте она считала, что получит Нобелевскую премию», – говорил один из ее любовников Джаспер Джонс. И это была не простая амбиция, это была потребность в том, чтобы ей постоянно поддакивали, подтверждая, что это осуществится ^[1120].

В 1983 году вышла книга Дженет Войтитц «Взрослые дети алкоголиков». Это была первая книга по данной тематике. Она была опубликована в небольшом городке во Флориде и вряд ли привлекла бы внимание Сьюзен. Книга была написана простым и понятным языком, совсем не похожим на язык «высокой» психологии, которым позднее начали этот синдром описывать. Книга Войтитц не имела никакого отношения к высоколобому литературному фрейдизму, на языке которого все еще говорила большая часть психологов и психоаналитиков, и идеологически была близка «народной терапии», появившейся в среде Анонимных Алкоголиков. В тех кругах, в которых вращалась Сьюзен, такую литературу назвали «популярной психологией». Но, несмотря на это, в книге содержалось много важных наблюдений и выводов, которые позднее получили широкое признание и помогли многим людям, страдавшим от описанных в ней проблем. Войтитц писала, что взрослые дети алкоголиков разрывались между императивами «Всегда говори правду» и «Не хочу знать». Она назвала этот конфликт между стремлением к правде и нежеланием знать «величайшим парадоксом» ^[1121].