Как жили и во что верили первые христиане - читать онлайн книгу. Автор: Иннокентий Павлов cтр.№ 20

И вот теперь как увещания Господа Иисуса о благословении проклинающих Его последователей и их молитве за своих врагов, так и вытекающая из них апостольская керигма, касающаяся поста за гонителей, т.е. особой молитвы, сопровождаемой невкушением пищи в течение светового дня, переносятся в языкохристианскую среду. И, очевидно, далеко не случайно. Выше, привлекая свидетельство Павла (1 Фес 2:14), мы увидели, что языко-христиане становились объектом вражды со стороны своих соседей, т. е. тех самых ближних, которых они призваны любить как самих себя, довольно рано, как только они становились заметным явлением в месте своего проживания. В связи с этим и настало время ответить на вопрос о первоочередных причинах этой вражды. В случае неприятия иудеохристиан остальным еврейским обществом на первое место выступало, как это многократно отмечали исследователи, несовместимость представлений о Христе, Которого большинство евреев никак не воспринимало распятым (1 Кор 1:23а-Ь), равно как и воскрешенным из мертвых, о чем им возвещалось апостолами. Здесь же на первый план выходили не столько религиозные соображения, хотя они также имели место. Так, Павел в том же версе-те 1 Кор 1:23с говорит о глупости в глазах грекоримского общества проповеди о распятом Христе, поскольку позорная казнь Помазанника-Царя/Божественного Мужа была для них несовместима с их представлениями о богах их мифологии и императорами-триумфаторами их истории. Неприемлема была для них и проповедь воскресения ввиду разделявшегося многими из них взгляда на тело как на «темницу души»¹⁹. Но все-таки главным для неприятия христиан и их проповеди было не это. А что же тогда?

1.3. Свидетельства Учения

об активном миссионерстве начального христианства как причины ненависти к нему языческого окружения

Ответ на этот вопрос мы найдем в разделе Учения, обозначаемом в его изданиях как «Заповеди» (2.1-7) и начинающемся такими словами: «А вот вторая заповедь учения» (2.1). Здесь прежде всего обращает на себя внимание непосредственно следующий затем версет:

Не убивай, не совращай чужую жену, не растлевай детей, не распутничай, не воруй, не колдуй, не составляй яда, не губи дитя абортом и не умерщвляй родившегося, не желай захватить принадлежащее ближнему (2.2).

Как видим, тут наряду с известными заповедями Моисеева Десятословия: Исх 20:13 и Втор 5:17; Исх 20:14 и Втор 5:18; Исх 20:15 и Втор 5:19; Исх 20:17 и Втор 5:21, запрещающими беззаконное убийство, совращение чужой жены (прелюбодеяние), воровство и другое посягательство на чужую собственность, содержатся также имеющие характер галахи²⁰ запреты, касающиеся обычаев и практик, бытовавших в греко-римском обществе I века н.э. В связи с этим упоминание распутства (половой распущенности), находящегося в связи с оргаистическими празднованиями в честь Диониса-Вакха, как мы уже видели, было общим местом в миссионерской проповеди первых христианских веков. Магия (колдовство), запрещенная еще законом Моисея (Лев 19:26, Втор 18:10-12), хотя и практиковалась греками и римлянами, всё же не была повседневным явлением, да и учитывая распространение в культурном обществе скептицизма, далеко не всеми из них воспринималась всерьез. Что касается составления яда (букв, занятия фармацией), могущего быть использованным с целью убийства, то оно требовало особой выучки и было искусством, которым владели весьма немногие. Тогда как еще два запрета касались весьма распространенных явлений и, более того, затрагивали как высшие, так и низшие слои греко-римского общества, будучи по сути неотъемлемой частью его культуры и общественной морали.

1.3.1. Неприятие христианами культуры деторастления

Итак, первый запрет: «не растлевай детей», букв. отроков, имея в виду подростков в возрасте 12-17 лет. Галахический запрет мужеложства (Лев 18:22) здесь преобразован в запрет распространенной в греко-римском мире практики, освященной вековой религиозной и культурной традицией²¹.

Употребленный в данном случае греческий глагол naiSocpopEco является неологизмом, нигде в литературе (будь то греческой философской или эллинистической еврейской) не встречающийся, зато довольно рано укоренившийся в христианском узусе²². Поль Сабатье, в отличие от других ранних издателей нашего памятника (Гарнак, Де Ромстин и др.), в своих переводах дававших его прямую передачу, решил для большей понятности найти ему смысловой эквивалент, а посему перевел: «Ти пе sera ... ni pederaste = Ты не будешь... (ни) педерастом»²³. Однако в историческом отношении такой перевод неверен. Греческий глагол лопбераот&о и производные от него, означающие страстное сексуальное влечение мужчины к подростку, не несли в античной греко-римской среде позднейшей отрицательной коннотации. Другое дело, что к I веку н.э. педерастия обычно была довольно далека от того идеализированного образа любви учителя (мудреца) к ученику (подростку, юноше), когда любовь к его душе и разуму возвышается над вниманием к его телесной красоте, оставленного нам Платоном (427-347 до н.э.)²⁴, сводясь по большей части к беззастенчивой гомосексуальной эксплуатации, которая, хотя и была в отношении римских граждан запрещена законодательно²⁵, тем не менее процветала на просторах Римской империи на правах обычая, вовлекая в свою сферу многочисленных подростков из малообеспеченных семей, не говоря уже о подневольных подростках-рабах²⁶.

Вот почему в Учении к основе лса.8- (при ее помощи образуются косвенные падежи существительного лац = отрок) прибавлен глагол (рборёсо, который вместе со своими производными означает порчу, гибель, наконец растление, если речь идет о лишении девственности. Таким образом, то, что в греко-римском обществе, особенно в верхнем его слое, воспринималось как освященная веками норма, в глазах формировавшейся христианской общины выступало как нечто отвратительное и постыдное, чего христианин должен всячески избегать. Это несомненно было уже этическим и культурным вызовом начального христианства грекоримскому миру.

1.3.2. Неприятие христианами практики детоубийств

Однако куда большим вызовом вековым устоям повседневного быта широких народных слоев греко-римского общества был другой запрет: не губи дитя абортом и не умерщвляй родившегося.

Библейский взгляд на всякую зарождающуюся жизнь как на Божье творение и дар (Пс 118:73; 126:3; 138:13-16), на который никто не вправе посягать, противостоит здесь экономическому утилитаризму, коему следовали еще древние греки в своей демографической политике. Обычай умерщвлять новорожденных детей с признаками той или иной патологии как в будущем бесполезных членов общества, практиковавшийся в Спарте, возводится Аристотелем в его знаменитой «Политике» (написана в 335-322 годах до н.э.) в ранг общеобязательного закона²⁷. Далее он считает необходимым, чтобы супруги прибегали к аборту (в древности искусственный выкидыш вызывался обычно приемом специальных снадобий), если ребенку предстояло появиться на свет сверх установленного в государстве числа детей в семье²⁸. В классический период своей истории (V век до н. э.) прагматичные греки считали, что таковых не должно быть более трех, поскольку именно это их количество как раз обеспечивало воспроизводство населения, необходимого тогда для ведения войн и следования привычному хозяйственному укладу, не приводя к его, как представлялось, экономически неоправданному росту.