В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб, НКВД и письмах ленинградцев - читать онлайн книгу. Автор: Никита Ломагин cтр.№ 19

Мы отдаем себе отчет в том, что цифры могут создать иллюзию научного факта, что конкретность и точность не одно и то же. Действительно, необходимо учитывать как минимум два обстоятельства. Во-первых, далеко не все писали письма и, во-вторых, горожане и военнослужащие прекрасно знали, что их корреспонденция просматривается военной цензурой. Поэтому они сознательно ограничивали себя в изложении реальных обстоятельств жизни как в городе, так и на фронте. В большинстве писем ленинградцы старались поддержать своих родных и близких, защищавших Ленинград, избегая разговора о трудностях, растущем голоде и, наконец, о массовой смертности. Как правило, письма-откровения были одновременно и письмами, в которых терявшие силы и надежду ленинградцы, прощались со своими близкими.

Поэтому количественная составляющая материалов о выявленных в ходе перлюстрации негативных настроениях, вероятно, отражает их минимальный уровень. Она дает ключ к количественной оценке зарегистрированных агентурным путем антисоветских высказываний, особенно в первые месяцы блокады. Можем ли им доверять? Очевидно, что субъективный фактор в случае агентурной работы среди населения присутствовал. Донос по личным мотивам полностью исключить было нельзя. Качество агентуры также менялось на протяжении всей блокады. Но был ли этот субъективный фактор превалирующим? На наш взгляд, нет. Если бы данные агентуры о динамике числа антисоветских высказываний существенно расходились с динамикой, отраженной цензурой, имело бы смысл усомниться в свидетельствах агентов. Однако динамика изменения настроений по данным цензуры и по показаниям агентов практически совпадает, на что, кстати, прямо ни в одном из спецсообщений органов госбезопасности не указывается.

В пользу достоверности результатов агентурной работы говорит и тот факт, что приводившиеся в спецсообщениях примеры высказываний не только сохраняли стилистику речи представителя того или иного слоя общества, но содержательно практически повторяли зафиксированные партинформаторами заявления ленинградцев, а также находили подтверждение во множестве документов личного происхождения. Очевидно, что детальный текстологический анализ высказываний, попавших в документы УНКВД, является предметом специального исследования. Однако следует заметить, что нам не удалось обнаружить ни одного несоответствия содержания и стиля в более чем 50 пространных обобщающих сводках УНКВД, докладных записках секретно-политического отдела и соответствующих разделов информационных сводок партийных органов. Каждый из цитировавшихся лиц «говорил» в спецсообщении языком своей социальной группы — рабочий использовал характерную для рабочего лексику, профессор «говорил» языком профессора и т. д. Безусловно, это было результатом того, что агентурно-осведомительское обслуживание производилось лицами из той же среды, что и наблюдаемые. Проверка первичных данных агентов о наличии антисоветских групп проводилась не только посредством допросов лиц, задержанных в результате так называемых контрольных арестов, но и последующего внедрения оперативного сотрудника органов госбезопасности или агента-внутренника. Общий характер оценок, ситуации в городе, на фронте и в стране в целом, включая тональность, нашедших свое отражение в письмах и материалах, добытых агентурным путем, также в целом совпадает. Все это, в свою, очередь, располагает нас к тому, чтобы с достаточно высокой степенью доверием относится к приводимым в спецсообщениях свидетельствам агентов с естественной поправкой на фобии власти.

Нет серьезных оснований подвергать сомнению данные о немецких листовках, которые хранили некоторые из арестованных, о листовках «местного происхождения», о надписях, антисоветского характера, о фактах прослушивания радиопередач, передававшихся противником, о написании анонимных писем и иных проявлениях нелояльности, которые приводятся в обобщающих спецсообщениях УНКВД и УНКГБ, а также в докладных записках секретно-политического отдела, регулярно направлявшихся в центральный аппарат. Тексты листовок и писем в них были представлены, как правило, полностью. Кроме того, в архиве УФСБ нам удалось выявить несколько таких писем, сравнение которых с приведенными в отчетных документах данными полностью совпадают. В спецсообщениях содержится указание способа производства листовки (гектограф, написание от руки), дата и место обнаружения, количество изъятых листовок, а также лица, которые сообщили в партийные или правоохранительные органы о том или ином антисоветском пропагандистском материале. Сообщения об отказе от работы с точным указанием обстоятельств происшествия, а также уклонения от призыва в армию военнообязанных являются неоспоримыми фактами, которые также необходимо учитывать.

В спецсообщениях УНКВД звучали голоса представителей практически всех слоев общества — домохозяек, рабочих, рядовых инженеров, известных ученых, академиков, деятелей культуры. Ни один другой источник не может обеспечить такой репрезентативности, как документы НКВД. Спецсообщения органов НКВД были очень детальными, в них приводились десятки примеров высказываний людей самых разных профессий, положения (за исключением партийной и советской номенклатуры), добытых агентурно-оперативным путем.

Спецсообщения органов НКВД о настроениях населения не дают нам возможности проследить эволюцию настроений какого-либо конкретного лица на протяжении всего периода блокады. Ведомство, призванное обеспечивать государственную безопасность, фиксировало, главным образом, потенциально или реально опасные настроения, удаляя при этом малейшие ростки оппозиционности. Однако «горизонтальный срез» морально-политического состояния различных слоев общества был представлен в документах НКВД очень детально. Они позволяют воссоздать общее развитие настроений горожан в период битвы за Ленинград, особенно той их части, которая граничила с оппозиционностью. Таким образом, материалы о «контрреволюционной деятельности» дают возможность обозначить вторую границу спектра политических настроений в период войны. Первая, как известно, была задана самим режимом и господствовавшей идеологией. Следует, однако, отметить, что в период кризиса 1941-1942 гг. УНКВД приводило примеры и просоветских настроений, хотя это, скорее, являлось исключением.

Мы исходим из того, что необходимо привлекать самые разнообразные источники для восстановления полной картины эволюции настроений в Ленинграде. Но одно представляется совершенно очевидным — без материалов УНКВД исследователям социальной истории, массовой психологии, а также системы политического контроля обойтись не удастся. Помимо сводок партийных органов разного уровня, это практически единственный источник, в котором регулярно отражались взгляды, суждения и эмоции практически всех слоев населения (за исключением, пожалуй, партийно-советской номенклатуры, которая до 1944-45 гг. пользовалась своеобразным «иммунитетом») в связи с важнейшими событиями общественно-политического и социального характера.

Информация чекистов была чрезвычайно важна для корректировки пропагандистских усилий, для выравнивания дисбаланса между ожиданиями ленинградцев и объективной реальностью. Не случайно, что из центрального аппарата НКВД в Большой дом регулярно поступали директивы с просьбой «срочно сообщить отклики интеллигенции, рабочих и колхозников в связи с «докладом тов. Сталина», «сообщением Совинформбюро», «заключением договора» и т. п. Таким образом, знание массовых настроений было важнейшей предпосылкой «мудрой», отвечающей чаяниям народа политики Сталина. Нередко именно с представлениями научной интеллигенции, откликающихся на те или иные события, вели скрытую полемику органы пропаганды и агитации.