Русский фронт, 1914 – 1917 годы - читать онлайн книгу. Автор: Леонтий Ланник cтр.№ 36

Военные Центральных держав, непосредственно столкнувшиеся с размерами Российской империи, ее сложным этническим обликом,³² глубокой дифференциацией ее регионов по уровню экономического развития, разностью исторических судеб, должны были существенно уточнить свои представления о возможном развитии российско-германских взаимоотношений. Фалькенгайн, который представлял себе куда более «сложную и суровую реальность, нежели это было допустимо в рамках германской военной этики»,³³ был не готов к однозначной оценке слабости и неустойчивости Российской империи. Глава второго ОХЛ по итогам кампании 1915 г. в ходе острой полемики с дуумвиратом пришел к выводу о том, что «поставить на колени Россию не удастся… или это ничего не решит», тем самым подтверждая свою концепцию о том, что компромиссный мир с Россией выгоднее ее разгрома и расчленения.³⁴ С ним были согласны и офицеры Генштаба, например М. Бауэр, который по опыту Наполеона считал, что все успехи только удлинили коммуникационные линии, но не приблизили победу.³⁵ Военным приходилось отбиваться от досужих пропагандистских домыслов Каппа, утверждавшего, что при теперешнем состоянии дорог и наличии железнодорожного сообщения наступать вглубь России куда легче, чем в наполеоновское время.³⁶

С течением войны на фоне эмоциональных оценок сложились более взвешенные, аргументированные версии причин русско-германского противостояния, которые, однако, были построены с той же целью, что и карикатурные пропагандистские образы. Неизбежность и закономерность войны между славянским и германским миром все чаще заменялась на непременное соперничество Германии и России по геополитическим причинам. В известной степени, рассматривая возможную долговременную стратегию русских политиков, немецкие аналитики исходили из идей, высказанных «германофилом» А. Вандамом в 1913 г. в его книге «Величайшее из искусств», которая была переиздана уже в Германии в 1916 г. Автор утверждал, что Германия «поздно начала свою жизнь великой державы» и «сразу очутилась в трагическом положении»,³⁷ так как геополитически обязана воевать либо с англосаксами, либо с русскими. В Великой войне немцы воевали и с теми, и с другими, что отнюдь не отменяло общего положения о неизбежности войны. Естественно, что если военные аналитики страны-противника высказывают мысль о конфликте с высокой степенью вероятности еще до войны, то вполне возможно лишний раз опровергнуть в глазах собственного народа обвинение в ее начале. Военная элита в ходе войны продемонстрировала большую устойчивость к пропагандистским штампам и различным приемам разжигания межнациональной и религиозной розни, почти не реагируя на призывы расистского или конфессионального³⁸ характера к беспощадной войне. Более того, и русские, и германские офицеры Генштаба задумывались о войнах будущего, в которых великим державам вновь придется столкнуться, при этом русские офицеры полагали, что следующая война будет против ненавидимых союзников — англичан и, безусловно, против союзных же японцев.³⁹

Огромные потери русской армии, которые позволяли немцам с жалостью смотреть на русских солдат, не осознающих цели войны и потому умирающих бесполезно, были вызваны вовсе не бесчеловечностью младших офицеров или командования и даже не нереальностью поставленных боевых задач. Безусловно, были случаи откровенной безответственности, паники, халатности и равнодушия среди русского генералитета по отношению к простым солдатам, однако огромные потери объяснялись по большей части неготовностью большинства русских высших офицеров к масштабам войны. Они оказались не в состоянии технически правильно применять огромные массы войск, организовывать взаимодействие между ними, налаживать дисциплину в выстроенной иерархии воинских частей (полк-дивизия-корпус-армия). Постоянно жалуясь на нехватку солдат в боевой линии, генералитет, как правило, абсолютно не желал задумываться над оптимальным использованием уже отмобилизованных резервов, поэтому процент не участвующих в боевых действиях солдат в русской армии даже к весне 1917 г. приближался к 50 %, что дает цифру в несколько миллионов человек.⁴⁰ В германской армии подобного нерасчетливого отношения к войсковым единицам не было, наоборот, эффективность применения даже самых незначительных резервов была на высочайшем уровне, однако заведомо превосходящие силы врага привели еще Фалькенгайна к мысли сломить волю противника к сопротивлению путем нанесения ему огромных потерь. Так как немецкая пехота в силу высоких боевых качеств несла почти всегда меньшие потери, чем противник, то эта мысль выглядела оправданной, однако количество резервов противника оказалось слишком велико, а уровень качественного превосходства немецкой армии с каждым годом снижался, так как Антанта умела учиться на своих ошибках.

Облик огромного количества русских военнопленных, число которых только внутри Германии достигло к концу 1917 г. 1.2 миллиона человек,⁴¹ достаточно быстро продемонстрировал обывателям, далеким от фронтовых будней, «безусловное» превосходство кайзеровской армии над русскими дивизиями, что вызвало достаточно терпимое,⁴² хотя и абсолютно пренебрежительное отношение к русским солдатам.⁴³ Культивировалось даже лицемерное сочувствие к безграмотным русским солдатам, даже не понимающим, ради чего их насильно ведут на мировую бойню,⁴⁴ и к горькой судьбе храбрых русских командиров. Пропагандировалась мысль о цивилизующем влиянии плена на немытых обитателей русской глубинки.⁴⁵ Частым было убеждение в том, что русские совершенно не осознают смысла мирового конфликта, в отличие от важнейшего судьбоносного значения его для Германии и немцев.⁴⁶ Однако это не мешало немцам проводить различные репрессии, в том числе задевающие достоинство офицеров (временный запрет на ношение погон, кокард и орденов) в отношении военнопленных в ответ на аналогичные акции с российской стороны⁴⁷ или инициируя новую волну преследований.⁴⁸ В России, но еще более в Германии (причем официально, без коррупционных сделок) уже к началу 1916 г. труд военнопленных активно использовался не только государством,⁴⁹ но и частными лицами, например помещиками.⁵⁰ Использование летом 1915 г. русских солдат на постройке оборонительных укреплений в Эльзасе привело к массовому бегству через линию фронта, так как лучше всего в Германии относились к представителям проклинаемой Англии, а не к неграмотным и не знающим, за что воюют, русским, которые тем не менее, совершенно не зная языка, в отличие от сотоварищей по несчастью, стали лидерами по количеству побегов в любые сопредельные страны и через линию фронта — всего до 250 тысяч бежавших, в том числе 2 генерала. Это не помешало впоследствии, после Февральской революции, активистам левых движений пропагандировать уважение к политической воле русских, которые первыми сбросили ненужного монарха.

Огромное различие в языке, вероисповедании, внешнем облике пленных, набранных из разных уголков огромной Российской империи, заставляло, с одной стороны, лишний раз гордиться, насколько большая страна была не раз побеждена на поле боя, а с другой — стимулировало немецкий интерес к сложной этнорелигиозной обстановке в России.⁵¹ Впоследствии германский Генштаб попытался использовать ее особенности, заигрывая с различными националистическими группировками.⁵² До Великой войны Россия, хотя и считалась полуазиатской страной, совершенно не имела образа полиэтничной,⁵³ скроенной из разных национально-религиозных кусков державы. Образ относительно монолитной России у германских военных был быстро разрушен.⁵⁴ Ради поддержания мифа о варварстве и дикости русских войск преувеличивалось значение и количество лиц монголоидной расы (любимый персонаж германских карикатур в ходе обеих мировых войн) в армии Российской империи, отождествляемых с монголами Чингисхана.