Русский фронт, 1914 – 1917 годы - читать онлайн книгу. Автор: Леонтий Ланник cтр.№ 45

Германская социал-демократия, оправдывавшая в ходе войны свои милитаристские позиции задачей обороны страны от «русского деспотизма», войну с которым готов был отстаивать еще А. Бебель в конце 1870-х гг., после Февральской революции получила встречный и куда более обоснованный упрек от русских меньшевиков и эсеров, которые были согласны продолжать войну для защиты завоеваний революции от реакционного германского империализма, якобы поддерживаемого СДПГ. ³⁰ Еще в начале XX века немецкие «социалисты с кафедр» (Шмоллер, Вагнер) в серии статей продемонстрировали, что германский империализм может быть привлекателен и для людей с социалистическими взглядами, поэтому по лидерству германской социал-демократии среди международного социалистического движения был нанесен сокрушительный удар. Австрийские социалисты снискали немалый авторитет в первую очередь проектами решения национального вопроса в соответствии с марксистской теорией, положив начало так называемому австромарксизму, привлекавшему в те годы даже молодого И. Джугашвили. Заслуги венских социал-демократов оказались весьма ценными для пропаганды борьбы с царизмом, устроившим в России «тюрьму народов», однако собственно австрийская действительность не выдерживала никакой критики в условиях обострения национальной проблемы в считавшейся «образцовой» в этом отношении двуединой монархии. С весны 1917 г. это становилось все более заметно, а симпатии многих национальных меньшинств (в первую очередь поляков), до того оспариваемые обеими враждующими сторонами, заметно качнулись в пользу «новой, свободной» России.

Некоторой заменой лозунгу войны против «азиатского деспотизма» стала концепция мировой революции, которая якобы уже идет с 1914 г. и представляет собой возглавляемое Германией восстание, аналогичное по всемирно-историческому значению Французской революции 1789 г., против поработившего почти весь мир англосаксонского капитала и купленных им союзников.³¹ Благодаря стойкому союзу правого крыла социал-демократии с властью на фронте вплоть до Ноябрьской революции были доступны любые печатные издания, в том числе «Vorwärts», цензура изымала только нелегальные и в тылу листовки ультралевых. Именно эта информационная свобода стала одним из факторов быстрого перехода армии под контроль организаторов Ноябрьской революции.

Бурное развитие новых средств массовой информации (радио, кинематограф) и технологий еще перед войной привело после ее начала к беспрецедентному объему материалов с линии фронта, которые визуализировали противника в максимальной степени. Если в первые годы войны недостоверность и неполнота сведений в фильмах подвергались критике, особенно со стороны газет, располагавших более ценной информацией, то уже в 1916–1917 гг. военное министерство предприняло ряд мер по интенсификации производства кинокартин и журналов,³² сделав это едва ли не прерогативой военных. Сражение на Сомме стало первой битвой в истории, получившей официальную киноверсию с обеих сторон.³³ Мощный агитационный эффект этих «картин с линии фронта» зачастую не столько вызывал патриотический подъем, сколько, напротив, ужас перед современной войной и заставлял задуматься о правоте пацифистов. Не замедлили воспользоваться техническими новинками для своей пропаганды и социалисты, в том числе получившие свободу рук в России радикалы, поэтому вскоре на германских и австро-венгерских солдат обрушился поток газет, листовок и фотографий, причем на родном языке, убеждавший в том, что война должна вестись не там и не за то, нежели прежде. Русский фронт превратился в инструмент экспорта революции, действовавший непрерывно и вне зависимости от перевеса той или иной стороны.³⁴

На ходе противостояния все чаще стало отражаться еще одно изобретение Первой мировой войны, оказывавшее определяющее влияние на восприятие врага куда больше, чем новые средства уничтожения. Речь идет о братаниях. Острое ощущение отсутствия всякого смысла в войне, невозможность оправдать огромные потери новой эпохи объяснениями из старой привели к самостоятельному поиску истины, в том числе и по ту сторону колючей проволоки. При этом совершенно шокирующим для офицеров образом простые солдаты на фронте не только стремились к общению, но и были прекрасно осведомлены о мельчайших деталях бытовой жизни противника. Феномен братаний, или подлинного боевого братства, между солдатами³⁵ воюющих армий в дни религиозных праздников, таким образом, являлся своего рода обратной реакцией на явно искусственное отчуждение в высших кругах, культивируемое генералитетом и офицерством не только в своей среде, но и (безуспешно) среди подчиненных. Определенный взаимный интерес стал первым этапом процесса примирения вопреки приказам и логике вышестоящих.

Было бы неверным полагать, что братания явились следствием усталости от войны и начались только в 1916 г., особенно усилившись после революции в России в 1917 г. Случаи братания наблюдались на Западном фронте уже в конце ноября 1914 г., после установления позиционного фронта, а на Русском — весной 1915 г.³⁶ К середине 1916 г., по свидетельству польского улана на российской службе Р. Болеславского, «сарафанное радио» на русско-германском фронте работало великолепно, несмотря на незнание иностранных языков солдатами обеих армий.³⁷ Во многом это облегчалось еще и тем, что порой в составе воюющих армий оказывались соплеменники или по меньшей мере представители народов, языковой барьер между которыми был не критическим, особенно это касается славян. Затем, после Февральской революции, братания приняли еще и оттенок рабочей солидарности, так как устраивались теперь не только из-за церковных праздников, но и на 1 мая, для радикальных социалистов братания стали желанным средством подготовки мира без аннексий и контрибуций и/или мировой революции,³⁸ начался обмен листовками, газетами и книгами.³⁹ Более того, в братаниях уже в 1916 г. начали участвовать некоторые младшие офицеры, вступавшие в переговоры и «мирные беседы» с офицерами вражеской армии.⁴⁰ Немецкие офицеры пытались полностью контролировать ситуацию и использовать ее для сбора необходимых данных,⁴¹ не подозревая, что плюсы общения с разлагающейся армией куда меньше угрозы распространения антивоенных взглядов. Активные попытки в марте-апреле и июле-августе 1917 г. артиллерийским огнем предотвратить братания по инициативе австро-германцев все чаще грозили самосудными расправами пехоты с артиллеристами.⁴² Однако обвинения немцев в намеренном содействии движению братаний с целью получения ценной разведывательной информации⁴³ не совсем справедливы, куда более охотно и успешно братались австро-венгерские части, а не германские.⁴⁴ На флоте братания организовать было невозможно, но уже в 1915 г. на линейных кораблях поговаривали, что «все равно, кто победит — Вильгельм или Николай II».⁴⁵

Особенно опасной «весна народов» в России должна была стать и стала для многонациональной армии Австро-Венгрии. Приход к власти молодого (29 лет) императора Карла не привел к расколу на две части, так как новый монарх пользовался в Венгрии едва ли не большей популярностью, чем в Австрии. Более того, симпатии к нему подогревались явным стремлением выйти из тупика, провести сколь угодно резкие кадровые перестановки (лишился своего поста сам Конрад фон Гётцендорф), выйти из-под диктата Германии (за счет династических связей попытались договориться о сепаратном мире с Францией ценой Эльзас-Лотарингии), прекратить застарелые политические конфликты (вновь заработал австрийский парламент, проведена политическая амнистия). Попыталась молодая императорская чета и тонко подыгрывать оживившимся было надеждам национальных меньшинств (причем чуть ли не всех сразу) на грядущую автономию, а то и федерацию.⁴⁶ Если в Германии в ответ на широковещательные заявления Временного правительства и Петросовета можно было указать на успехи социал-демократии и на заявленные идеалы освобождения народов, в том числе на провозглашение независимости Польши, то Австро-Венгрии идти на уступки ради собственного имиджа было почти некуда.