Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 - читать онлайн книгу. Автор: Моби cтр.№ 91

Я задумывался о трезвости, и мне становилось все труднее и труднее отворачиваться от доказательств того, что мой образ жизни разрушает меня. Я даже пару раз для ознакомления побывал на собраниях АА – содружества Анонимных алкоголиков. Но, несмотря на истории участников этих собраний, в чем-то очень похожих на мою, я не утвердился в мысли о том, что страдаю зависимостью от спиртного. Я говорил себе и всем, кто слушал меня в барах в три часа ночи, что я – просто любитель алкоголя.

Водка, пиво, вино никогда не подводили меня. Алкоголь был вездесущим и надежным другом. Если пьянство меня убивало, то виновато был не спиртное, а весь мир. Мир так много обещал, но оказался жестоким и бесчестным.

Я сошел с поезда на станции «Бушвик», прошел несколько кварталов и встретился с владельцем бара. Он курил сигарету, ссутулившись в той пораженческой позе, которую я наблюдал у анонимных алкоголиков. Мы пожали друг другу руки, и он провел меня к своему дому. Открыл входную дверь бара.

– Я много дней провел здесь… – сказал он потухшим голосом.

Это был небольшой многоквартирный дом с двумя надземными этажами, баром на уровне улицы и подвалом, в котором хозяин употреблял наркотик. Я не желал показывать охвативший меня энтузиазм, но мне захотелось тут же купить это здание. Оно скрывалось в промышленном районе, было зажато между складами на улице, которая, как я знал, после шести вечера будет совершенно пуста. Здесь все было правильно. Нынешний владелец, возможно, и достиг дна, подумал я, но у него хороший вкус.

На верхних этажах размещались несколько хорошо отремонтированных помещений; я подумал, что могу даже позволить нескольким зоозащитным организациям, с которыми сотрудничал, использовать их в качестве офисов. Бар на уровне улицы был простым и со вкусом обставленным, со старой деревянной стойкой у одной стены и сделанными на заказ кабинками – у противоположной.

А подвальный коксовый притон оказался просто идеальным. Его стены были выкрашены в черный цвет, в нем стояла диджейская кабина – в одном углу, небольшой бар – в другом и мягкие диваны у стен без окон. Здесь можно было зависнуть на 12, 24 или 96 часов, полностью выкинув из мозга знание о существовании внешнего мира.

– Я плохо торгуюсь, – сказал я, – но действительно хочу купить ваш бар.

– Ну что ж, пойдемте поговорим.

Мы вышли из его дома и направились в бар «Northeast Kingdom». Он был полон красивых хипстеров, которые жили в нищих городских кварталах на средства своих трастовых фондов. Я рос в бедности, полагая, что богачи хотят только одного – выглядеть богато и чувствовать себя богатыми. А теперь дети изобилия с помощью родительских денег старались выглядеть так, будто выросли на пособие.

Я заказал пиво, а продавец здания с баром и вожделенным мною подвалом – содовую с кусочком лайма.

– Мне любопытно, – сказал он, – почему вы хотите купить мой бар?

Я хотел рассказать ему о своих претенциозных и якобы возвышенных помыслах. Мне нужно было место, где можно было бы переждать, как выразился Э. М. Чоран ^[212], проклятие жизни. Мне нужна была приветливая темнота. Кафе «Тeany» было прекрасным, но слишком шумным для меня. В лофте было красиво, но слишком светло. Я не мог избавиться от мыслей о том, что жизнь в мире без света решит все мои проблемы.

Я даже придумал название своего бара. Я бы назвал его «Slow Dive», «Медленное погружение», но на неоновой вывеске буква «V» была бы намеренно выключена или закрашена. Получилось бы «Slow Di_e» – «Медленная смерть». Внутри все должно быть темным и мягким, считал я, словно материнская утроба. Все это будет отказом от реального мира сразу после рождения – мира, который оказался изломанным и шумным, требовательным и разочаровывающим.

Вместо того чтобы вываливать на дружелюбного, только что бросившего пить человека свои проблемы и мусор из головы, я просто сказал:

– Мне кажется, что собственный бар – это забавно.

– Знаете, поначалу это было очень, очень весело, – сказал он, глядя на свою содовую. – Но под конец стало совсем темно.

Я не стал говорить ему, что для меня наличие темноты – аргумент в пользу покупки.

За последние два десятилетия я заработал много денег и добился успеха. Но понимал, что был не сексуальной рок-звездой, а человеческим мусором. Я родился никчемным, иначе зачем бы мой отец покончил с собой и бросил меня? И я вырос бесполезным, иначе зачем бы моей матери бросаться в объятия ужасных людей? Вечеринки, распущенность и платиновые пластинки не изменили сути дела: я был неадекватен и нелюбим. И пришло время перестать притворяться, что это не так.

Было 11 сентября 2008 года, мой сорок третий день рождения. Я никогда не придавал особого значения дням рождения, а после 11 сентября 2001 года вообще на несколько лет перестал их праздновать. Но после тех ужасных роковых событий прошло уже семь лет, и я решил отметить свое сорокатрехлетие. Это должно было стать довольно приятным делом.

Отмечать я начал, отправившись выпить в Бруклине со своей бывшей девушкой Джанет и ее новым бойфрендом. Мы с Джанет познакомились на занятиях по изучению Библии в Коннектикуте и начали встречаться в 1989 году, когда она училась в Барнарде, а я был начинающим диджеем и жил на заброшенной фабрике. Мы восстановили связь несколько недель назад, после случайной встречи в кафе на Брум-стрит. У нее все еще были длинные вьющиеся волосы, и почему-то она выглядела такой же молодой и красивой, как и в конце 80-х.

После второй кружки пива я спросил:

– Как твоя вера, Джанет?

Она явно чувствовала себя неловко.

– Я не знаю, Мо. А как у тебя дела?

– Я тоже не знаю. Все еще молюсь иногда. Но не знаю.

– Ты ходишь в церковь?

Я рассмеялся. Помимо посещения нескольких собраний АА, пару раз проходивших в церковных подвалах, последний раз я был в храме на похоронах бабушки в 1998 году. Я хотел поговорить о равновесии духовного и светского, но новый бойфренд Джанет, похоже, этим совершенно не интересовался. Что вполне понятно, так как он был молодым модным писателем, а ни один уважающий себя эрудированный бруклинский хипстер не хотел говорить о Боге в баре с темными деревянными балками и модными открытыми лампочками.

Я расстроился. Не потому, что мы с Джанет не могли говорить о Боге. А потому, что вдруг понял: мое раннее жесткое христианство было догматическим и первобытным. Но по крайней мере оно было. В 1995 году, когда я признал, что больше не являюсь христианином, я перешел к тому, что считал агностическим секуляризмом: он охватывал пониманием сложность и непостоянство Вселенной. Проблема была в том, что я был влюблен в мир – особенно в секс, алкоголь и славу. И оттого, что они оказались невечными, мое сердце разбилось.