Слишком толстая, слишком пошлая, слишком громкая - читать онлайн книгу. Автор: Энн Хелен Питерсон cтр.№ 48

Как замечает Уайнер, «каждая женщина, берущаяся за ручку или за клавиатуру, сталкивается с сексизмом, дискриминацией и двойными стандартами; ей приходится сражаться больше, чем мужчине, чтобы ее публиковали, чтобы ее заметили, упоминали в обзорах и статьях. Я не предлагаю всем взяться за руки и распевать «Кумбая», но я хочу, чтобы на проблему все-таки обратили внимание. Тут дело не в дамской литературе» ^[318]. Дело, конечно, в давнем, исторически сформировавшемся сексизме, а также во множестве способов клеймить тех, кто бросает ему вызов, как Уайнер.

И хотя даже Франзен признает, что это важная тема, он также заявляет, что из Уайнер получается «крайне неудачный защитник» ^[319]. Неудачный – потому что ее книги психологически помогают женщинам эпохи постфеминизма, потому что ее книги хорошо продаются и оформлены в пастельных тонах, потому что она проводит слишком много времени в «Твиттере», потому что она не спускает с крючка Франзена с его сугубо сексистскими представлениями о методах работы и целях авторов. Но главным образом потому, что она не знает своего места. И в этом, гораздо больше, чем в публикациях в Times и других изданиях, и проявляется ее непокорность.

* * *

Книгопечатание становится все легче, одновременно увеличивается процент читающего населения, и это обусловливает возросший интерес к «романам для женщин» XVIII века, например к «Памеле» и «Клариссе» Сэмюэла Ричардсона, как и к сотням других давно позабытых книг, в том числе и написанных женщинами. Эти книги продаются бешеными темпами, но то, что они посвящены женщинам и их домашнему быту, не дает им подняться по иерархической лестнице.

Женщины-авторы становились мишенями для нападок состоявшихся, признанных писателей: ведь они смели занимать место на рынке, до сих пор принадлежавшее мужчинам! Александр Поуп высмеивал Элизу Хейвуд, одну из самых популярных писательниц XVIII века, за то, что она-де чересчур желанна для издателей; в 1818 году в отзыве на «Франкенштейна» Мэри Уолстонкрафт Шелли, заявили: «Автор сего, как вы понимаете, женщина… Оставим на этом роман без дальнейших комментариев». В 1855 году Натаниэль Готорн окрестил писательниц «чертовой толпой калякающих женщин». Калякающие, словно дети. Толпа, словно бунтари. Сплошное отвлечение внимания и помехи  ^[320].

Когда письменное слово ушло в массы, книги, написанные женщинами, клеймили как коммерческие и фривольные. Подобное восприятие нагнеталось самими писательницами: Мэри Энн Эванс, впоследствии взявшая псевдоним Джордж Элиот, раскритиковала жанр в эссе «Глупые романы дам-романисток», описывая книги как надуманные, скучные, благочестивые и полные педантизма  ^[321]. Работая под именем Элиот, Эванс создаст собственную манеру письма, во многом противоположную той, что была свойственна женщинам-романистам, поэтому ей и удалось добиться признания.

Успех романа как искусства породил вопросы о его положении в литературе. С одной стороны, выступали мужчины: их работы расходились плохо, но у них находились покровители; с другой стороны, женщины, которые были основными покупателями (пусть и неправильных книг). Мужчины, чьи позиции, таким образом, пошатнулись, начали в ответ устанавливать жесткие рамки: что считать достойной литературой, а что и кого – нет.

Эти границы стали еще жестче в конце XIX – начале XX века, когда роль женщин в общественной жизни возрастала и близилась индустриальная революция. Аудитория у женщин разрасталась, кроме того, они зарабатывали себе на жизнь. Как пишет филолог Андреас Гюйссен, распространение массовой культуры (романы, журналы, ранние кинокартины – все, что мы относим к поп-культуре) относилось к женщинам, тогда как настоящая, подлинная культура оставалась прерогативой мужчин  ^[322].

В своей знаменитой работе «Масскульт и мидкульт» Дуайт Макдональд писал, что масскультура не приносит потребителям «ни эмоционального катарсиса, ни эстетического переживания». Масскультура следует законам жанра, она предсказуема. «Конвейер выдает однообразный продукт, цель которого даже не развлечение, потому что оно тоже требует определенных усилий, но просто расслабление, – пишет Макдональд. – Продукт может быть стимулирующим или наркотическим, но он легок для восприятия. Он ничего не требует от аудитории… Но и не дает ничего» ^[323].

«Подлинная культура», напротив, наиболее выраженно представлена в авангарде: модернисты воплощают в своих произведениях все чаяния литературы, архитектуры, танца, драмы и музыки, «выражая в них самобытные чувства, вкусы, идеи, и аудитория воспринимает их как проявления индивидуальности». Если масскультура притупляет чувства, авангард обостряет их; масскультура – общедоступный продукт, «Сникерс» от искусства, авангард – шоколад с 60 % какао и красным перцем. Масскультура предлагает отдых от работы, авангард – сам по себе работа.

Строгость, сложность и отчужденность авангарда гарантирует, что он понравится только людям определенного класса, что значительно увеличивает его эксклюзивность и важность. Это понимание того, как масскультура противостоит культуре высокой, тоже сказывается на потребительском опыте: не так важно само содержание, как его восприятие, отношение к нему. Ваш подход к фильмам вроде «Сокровища нации» или романам вроде «Кода да Винчи» основывается на уверенности, что вы постигнете их юмор, идею и цель точно так же, как и все остальные. Такой уверенности нет, когда вы идете слушать симфонию Малера или смотреть экспериментальный фильм. Вы должны напрячься, чтобы понять, и вполне возможно, что ваше восприятие не совпадет с чьим-то еще.

Макдональд считал масскультуру злополучным и сугубо американским результатом индустриализации и нечетких границ между классами. Но что особенно вызывает у него, да и у других критиков, приступ желчи, так это подъем мидкульта: «Он обладает всеми признаками масскульта – схема, заранее просчитанная реакция и никаких критериев, кроме популярности, – но прикрывает их фиговым листком культуры. В масскульте главное одно: угодить толпе. Но мидкульт двуличен: он претендует на уважение к стандартам высокой культуры, но в то же время обесценивает и упрощает их» ^[324].