Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Лодыженская cтр.№ 7

– Что, Костя, тебе понравилась моя племянница?

– Я никогда такой не видал, откуда она взялась?

Все засмеялись, а Костя продолжал стоять и смотреть, нисколько не смущаясь. И только когда няня унесла Ташу спать, пошел домой.

В раннем детстве мама перенесла несколько воспалений легких, врачи посоветовали ей провести два-три месяца зимы на юге. В Севастополе жила мамина институтская подруга Маруся Федулаева… Она присмотрела маленькую квартирку, и мама решила поехать туда с нами и с няней. Средства наши были весьма ограниченны, очевидно, мамин дедушка Михаил Павлович дал денег на эту поездку. Возможно, и Лодыженские помогли.

Крымская природа даже в зимнее время произвела на меня сказочное впечатление. Помню Мичманский сад на горке, бульвар на набережной, с какими-то необыкновенно красивыми деревьями. И конечно, необъятное море. Квартирка наша была очень маленькая, вход через кухню, затем из кухни шла дверь в комнату побольше, а из нее в маленькую. До обеда с нами гуляла мама, а няня готовила обед, а после обеда мама отдыхала, а няня шла с нами гулять. <…>

Почему-то еще ярко остался в памяти розовый эмалированный тазик, наполненный грецкими орехами, в этом тазике обычно мыли посуду. Наверно, это запомнилось потому, что в Можайске такого обилия любимых грецких орехов мы не видели. <…>

Решилась мама оплатить туда и обратно дорогу «няне-старушке», так я звала свою первую няню, которая жила у нас до няни Ульяны Матвеевны. Она принуждена была уйти от нас, так как у нее родилась своя внучка Варя. Жили они в пригородной слободе Можайска, Чертанове, и часто приходили к нам в гости с Варей. Так вот, мама выписала «няню-старушку» к нам, так как в Севастополе или не было, или была очень дорогая картошка, и привезла она нам, кроме картошки, еще елочку. «Няня-старушка» погостила у нас немножко, помню, как она приговаривала:

– Это что ж такое, крошечная елочка, на стол поставить, и – рупь, а рупь – большие деньги.

И действительно, «рупь» тогда были большие деньги…

Дальше помню, как мы ехали домой. Нам с Ташей очень нравилось бегать по узкому и длинному коридору купейного вагона, в наших играх принимал участие офицер из соседнего купе. Мы с Ташей были уверены, что он такой веселый и ему интересно бегать с нами. Потом он подарил нам по нитке кораллов и по японскому вееру. Он ехал, оказывается, из Японии. Долго эти кораллы и веера жили у нас. Вообще, к игрушкам было совсем другое отношение и взрослых, и детей, чем в настоящее время, и, по-моему, более правильное. Игрушки дарились только на большие праздники, на рождение, именины и на елку. Дети более ценили их и берегли. А сейчас игрушки дарятся просто так, и праздничность и радость подарка блекнет. Помню, мама заставила нас тут же отнести обратно эти веера и бусы, мы понесли, но, отдавая, так горько заплакали, что мамино сердце смягчилось и она разрешила нам оставить их себе.

1906–1907 годы мы жили вторую зиму в доме Тютина. Это был голубенький домик, стоявший на окраине Можайска. <…>

Когда в сентябре мы уезжали из Отякова в Можайск, прадедушка, Михаил Павлович, стал часто прихварывать, и мама уговорила его и Александру Егоровну переехать на зиму в Можайск – к врачам поближе, ей спокойнее. Они сняли квартиру в двухэтажном доме, а над ними жила семья Булановых: Борис Николаевич, акцизный чиновник, его жена, Софья Брониславовна, и четверо детей – Витя, Маня, Нина и Женя. Женя была совсем крошка. Мама часто ходила к дедушке и познакомилась с Софьей Брониславовной. Они были почти одного возраста и очень быстро подружились.

Помню, как мама привела нас знакомиться с ребятами. Сначала знакомство получилось неудачное. Мы жались к маме, а Булановы все трое побежали в свою детскую и стали там греметь игрушками. Так как любопытство было во мне развито несоразмерно с другими качествами, я тихонько подошла к двери и увидела, что они прячут игрушки куда попало, под кровать, под матрасы.

– Маня, Нина, – позвала Софья Брониславовна, – куда же вы ушли? Ведите гостей в свою комнату, поиграйте с ними.

Маня вышла, индифферентно пожимая плечами:

– Пожалуйста, идите.

Когда мы вошли в детскую, она плотно прикрыла дверь и сказала:

– Игрушек у нас нет, если не верите, ищите сами.

Я взяла Ташу за руку и побежала с ней к маме.

– Мама, пусть они придут к нам. Мы не будем прятать от них своих игрушек.

Софья Брониславовна пришла в ужас, но все выяснилось. Оказывается, до нас у них была какая-то девочка, которая утащила любимую куклу Нины, и из опасности и солидарности с Ниной «консилиум» решил от всех прятать игрушки. Софья Брониславовна сначала сердилась, а потом начала хохотать вместе с мамой. Но дружба у нас с Булановыми получилась, и можно сказать, что эта дружба прошла почти через всю нашу жизнь.

С осени 1906 года мама наняла мне учительницу. В Можайске жила семья исправника Перфильева. Жена у него умерла, а детей было много. В теперешнем представлении слова «исправник» и «бедность» несовместимы, и тем не менее все знали в Можайске, что Перфильевы бедствуют. Может, оттого, что хозяйки дома не было, а старшие дочери были довольно легкомысленны, но ходил слух, что они сами стирают по ночам и ночью же ходят полоскать на реку. По ночам, чтобы люди не видели, ведь бедность считалась позором для этих людей. Так вот, мама пригласила со мной заниматься одну из дочерей исправника, Любовь Аполлосовну Перфильеву. Статная, красивая и очень занятая своей внешностью, моя учительница мне сразу не понравилась. Она взяла с самого начала со мной какой-то очень строгий тон, как будто я в чем-то провинилась перед ней.

– Она тебя зовет не Леля, а Лола, – сказала Таша, поднимаясь на носки и стараясь придать себе важный вид, чтобы быть похожей на Любовь Аполлосовну. Я расхохоталась, и с тех пор мы стали звать ее за глаза Лола.

Моя нелюбовь к учительнице сказалась на результатах – они были плачевные: училась я из-под палки и только и думала, как бы увильнуть от занятий. Чтение я освоила быстро, тут же сообразив, что самой читать книжки очень приятно, по крайней мере, не надо клянчить маму и няню. Но письмо и арифметика – это было что-то ужасное. Меня долго заставляли писать палочки, и все равно писала я отвратительно, и на всю жизнь остался плохой почерк. И мама, и Лола часто ругали и наказывали меня.

– Ты же не дурочка, – говорила мне няня, – смотри, как хорошо читать научилась, а писать надо стараться аккуратно, а то, я гляжу, ты, когда пишешь, только и делаешь, что ручку в чернильницу макаешь, и вся выгваздаешься, вот и сейчас пальцы в чернилах. Мама говорит, что с тобой ей не справиться. Чтобы эту вашу Лолу нанять, она взялась с мальчишками казначея Тихонова по-французски заниматься, а от Лолы этой толку мало, да и ты уж больно упряма.

Но и нянины увещевания плохо помогали.

<…>