Секретные операции царских спецслужб. 1877-1917 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Александр Широкорад cтр.№ 68

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Секретные операции царских спецслужб. 1877-1917 гг. | Автор книги - Александр Широкорад

Cтраница 68
читать онлайн книги бесплатно

Третье отделение стало разбираться в показаниях Шипова и решило произвести по его доносам особое расследование. Через неделю, 2 июля, жандармский полковник Дурново получил от шефа князя В.А. Долгорукова предписание, в котором, помимо прочего, говорилось: «Находя по настоящим обстоятельствам сведения эти важными и признавая необходимым удостовериться, в какой степени оные справедливы, я предписываю Вашему высокоблагородию отправиться в Тульскую и потом, если окажется нужным, в Курскую губернии и сделать надлежащее дознание по сему предмету».

И вот три тройки с жандармами под командованием Дурново прикатили в Ясную Поляну. Лев Николаевич, как мы уже знаем, в это время пил кумыс в самарских степях.

Жандармы приказали всем оставаться на местах. «Они искали типографские и литографические станки для перепечатывания прокламаций Герцена, которые Толстой “презирал и не имел терпения дочесть от скуки”. Обыск продолжался два дня, представляя собой “целое нашествие” – почтовые тройки с колокольчиками, подводы, исправник, становые, сотские, понятые, жандармы. В доме были раскрыты ящики столов, шкафов, комодов, сундуков, шкатулки. В конюшне ломом были подняты полы, в прудах сетью пытались выловить типографский станок, но вместо него попадались караси да раки. Школу перевернули “вверх дном”. Учителя-студенты были помещены во флигель. Жандармы тщательно простукали стены дома. Никаких тайн в нем не оказалось, потому что разбитная горничная Дуняша Орехова успела вовремя выбросить в крапиву толстовский портфель, в котором, возможно, хранились письма и фотографии Герцена, являвшегося persona nоn grata для царя. Отложенные при обыске документы были изъяты из жандармской папки все той же предусмотрительной Дуняшей» [110].

Вернувшись в Петербург, полковник Дурново предоставил шефу информацию об обыске. Он доложил, что в Ясной Поляне проживают только девять молодых людей, причем «все они имели свидетельство на жительство», ни у кого из них «предосудительного не оказалось». Лишь у студента Фон-Боля, управляющего имением, обнаружили выписку из журнала «Колокол».

В школах также, «кроме общеупотребительных учебных материалов и книг, ничего не найдено». Также «в доме графа Толстого, устроенном весьма просто, не оказалось ни потайных дверей и лестниц, ни литографских камней и телеграфа». В бумагах Толстого нашлось лишь несколько писем 1856 г. от Ивана Тургенева, по которым «можно было судить, что он находился в коротких отношениях с Герценом. Кроме того, при просмотре корреспонденции выяснилось, что в одном из собственноручных писем (от 25 января 1862 г., к Сердобольскому) Толстой жаловался на жившего у него студента Соколова, осуждая его за то, что любит заниматься литографией, слушает бредни Герцена, но делом не занимается».

В заключение Дурново пишет, что «с посторонними граф Толстой держит себя очень гордо и вообще восстановил против себя помещиков, так как, будучи прежде посредником, он оказывал особое пристрастие в пользу крестьян», обращение с которыми у графа «чрезвычайно просто, а с мальчиками, учащимися в школах, даже дружеское».

Третье отделение не решилось даже полностью доложить содержание рапорта полковника Дурново. Князь Долгоруков просто пометил: «Выписку из этого донесения я отправил государю императору 17 июля».

Возвратившись в Ясную Поляну, Толстой очень болезненно воспринял обыск и о нанесенном ему невыносимом оскорблении оповестил фрейлину А.А. Толстую: «Дела этого оставить я никак не хочу и не могу. Вся моя деятельность, в которой я нашел счастье и успокоенье, испорчена. Тетенька больна так, что не встает. Народ смотрит на меня уже не как на честного человека, – мнение, которое я заслуживал годами, а как на преступника, поджигателя или делателя фальшивой монеты, который только по плутоватости увернулся… Выхода мне нет другого, как получить такое же удовлетворение, как и оскорбление (поправить дело уже невозможно), или экспатриироваться, на что я твердо решился. К Герцену я не поеду; Герцен сам по себе, я сам по себе. Я и прятаться не стану. Я громко объявлю, что продаю именья, чтобы уехать из России, где нельзя знать минутой впереди, что меня и сестру, и жену, и мать не скуют и не высекут, – и уеду».

Толстой отправил письмо Александру II: «Ваше Величество. 6 июня жандармский штаб-офицер в сопровождении земских властей приехал во время моего отсутствия в моё имение. В доме моем жили во время вакации мои гости: студенты, сельские учителя мирового участка, которым я управлял, моя тётка и сестра моя. Жандармский офицер объявил учителям, что они арестованы, потребовал их вещи и бумаги. Обыск продолжался два дня, обысканы были: школа, подвалы и кладовая, ничего подозрительного, по словам жандармского офицера, не было найдено.

Кроме оскорбления, нанесённого моим гостям, найдено было нужным нанести то же оскорбление мне, моей тётке и моей сестре. Жандармский офицер пошёл обыскивать мой кабинет, в то время спальню моей сестры. На вопрос о том, на каком основании он поступает таким образом, жандармский офицер объявил словесно, что он действует по высочайшему повелению. Присутствие сопровождавших жандармских солдат и чиновников подтверждало его слова. Чиновники явились в спальню сестры, не оставили ни одной переписки, ни одного дневника непрочитанными и, уезжая, объявили моим гостям и семейству, что они свободны и что ничего подозрительного не было найдено. Следовательно, они были и наши судьи, и от них зависело объявить нас подозрительными и несвободными. Жандармский офицер прибавил, однако, что отъезд его ещё не должен окончательно успокаивать нас, он сказал: “каждый день мы можем приехать”.

Я считаю недостойным уверять Ваше Величество в незаслуженности нанесённого мне оскорбления. Все моё прошедшее, мои связи, моя открытая для всех деятельность по службе и народному образованию и, наконец, журнал, в котором выражены все мои задушевные убеждения, могли бы без употребления мер, разрушающих счастие и спокойствие людей, доказать каждому интересующемуся мною, что я не мог быть заговорщиком, составителем прокламаций, убийцей или поджигателем. Кроме оскорбления, подозрения в преступлении, кроме посрамления во мнении общества и того чувства вечной угрозы, под которой я присуждён жить и действовать, – посещение это совсем уронило меня во мнении народа, которым я дорожил, которого заслуживал годами и которое мне было необходимо по избранной мною деятельности основанию народных школ.

По свойственному человеку чувству я ищу, кого бы обвинить во всем случившемся со мной. Себя я не могу обвинить: я чувствую себя более правым, чем когда бы то ни было, ложного доносчика я не знаю, чиновников, судивших и оскорблявших меня, я тоже не могу обвинять: они повторяли несколько раз, что это делается не по их воле, а по высочайшему повелению.

Для того, чтобы быть всегда правым столь же в отношении моего правительства и особы Вашего Величества, я не могу и не хочу этому верить. Я думаю, что не может быть волею Вашего Величества, чтобы безвинные были наказываемы и чтобы правые постоянно жили под страхом оскорбления и наказания.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию